работу и поехал
домой. На повороте с Прохоровской улицы ему встретился кузнец Иван
Пятирубель.
- Почтение, Грач, - сказал Иван Пятирубель, - какая-то женщина
колотится до твоего помещения...
Грач проехал дальше и увидел на своем дворе женщину исполинского роста.
У нее были громадные бока и щеки кирпичного цвета.
- Папаша, - сказала женщина оглушительным басом, - меня уже черти
хватают со скуки. Я жду вас целый день... Знайте, что бабушка умерла в
Тульчине.
Грач стоял на биндюге и смотрел на дочь во все глаза.
- Не крутись перед конями, - закричал он в отчаянии, - бери уздечку у
коренника, ты мне коней побить хочешь...
Грач стоял на возу и размахивал кнутом. Баська взяла коренника за
уздечку и подвела лошадей к конюшне. Она распрягла их и пошла хлопотать на
кухню. Девушка повесила на веревку отцовские портянки, она вытерла песком
закопченный чайник и стала разогревать зразу в чугунном котелке.
- У вас невыносимый грязь, папаша, - сказала она и выбросила за окно
прокисшие овчины, валявшиеся на полу, - но я выведу этот грязь, -
прокричала Баська и подала отцу ужинать.
Старик выпил водки из эмалированного чайника и съел зразу, пахнущую как
счастливое детство. Потом он взял кнут и вышел за ворота. Туда пришла и
Баська вслед за ним. Она одела мужские штиблеты и оранжевое платье, она
одела шляпу, обвешанную птицами, и уселась на лавочке. Вечер шатался мимо
лавочки, сияющий глаз заката падал в море за Пересыпью, и небо было
красно, как красное число в календаре. Вся торговля прикрылась уже на
Дальницкой, и налетчики проехали на глухую улицу к публичному дому Иоськи
Самуэльсона. Они ехали в лаковых экипажах, разодетые, как птицы колибри, в
цветных пиджаках. Глаза их были выпучены, одна нога отставлена к подножке,
и в стальной протянутой руке они держали букеты, завороченные в папиросную
бумагу. Отлакированные их пролетки двигались шагом, в каждом экипаже сидел
один человек с букетом, и кучера, торчавшие на высоких сиденьях, были
украшены бантами, как шафера на свадьбах. Старые еврейки в наколках лениво
следили течение привычной этой процессии - они были ко всему равнодушны,
старые еврейки, и только сыновья лавочников и корабельных мастеров
завидовали королям Молдаванки.
Соломончик Каплун, сын бакалейщика, и Моня Артиллерист, сын
контрабандиста, были в числе тех, кто пытался отвести глаза от блеска
чужой удачи. Оба они прошли мимо нее, раскачиваясь, как девушки, узнавшие
любовь, они пошептались между собой и стали двигать руками, показывая, как
бы они обнимали Баську, если б она этого захотела. И вот Баська тотчас же
этого захотела,