Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Одесские рассказы » Одесские рассказы, страница24

Одесские рассказы, страница24

но смех выполз из кооператива «Справедливость».

    — В чем я должен тебе верить, король?

    — Веришь ли ты мне, Коля, что я здесь ни при чем?

    И он сел на стул, этот присмиревший король, он закрыл  пыльным  рукавом глаза и заплакал. Такова была гордость этого  человека,  чтоб  ему  гореть огнем. И все налетчики, все до единого видели, как плачет от  оскорбленной гордости их король.

    Потом они стали друг перед другом.  Беня  стоял,  и  Штифт  стоял.  Они начали здоровкаться за руку, они извинялись, они  целовали  друг  друга  в губы, и каждый из них тряс руку своего товарища с такой силой,  как  будто он хотел ее оторвать. Уже  рассвет  начал  хлопать  своими  подслеповатыми глазами, уже Мотя ушел в участок сменяться, уже два полных биндюга  увезли то, что когда-то называлось кооперативом «Справедливость», а король и Коля все еще горевали, все еще кланялись и, закинув друг  другу  руки  за  шею, целовались нежно, как пьяные.

    Кого искала судьба в это утро? Она искала меня, Цудечкиса, и  она  меня нашла.

    —  Коля,  —  спросил    наконец    король,    —    кто    тебе    указал    на «Справедливость»?

    — Цудечкис. А тебе, Беня, кто указал?

    — И мне Цудечкис.

    — Беня, — восклицает тогда Коля, — неужели же он останется у нас живой?

    — Безусловно, что нет, — обращается Беня к одноглазому Штерну,  который стоит в сторонке и хихикает, потому что он со мной в контрах, —  закажешь, Фроим, глазетовый гроб, а я иду до Цудечкиса. Ты же, Коля, раз ты  кое-что начал, то ты обязан это кончить, и очень прошу тебя от моего  имени  и  от имени моей супруги зайти ко мне утром и закусить в кругу моей семьи.

    Часов в пять утра или нет, часа в четыре утра, а  еще,  может  быть,  и четырех не было, король зашел в  мою  спальню,  взял  меня,  извините,  за спину, снял с кровати, положил на пол и поставил свою  ногу  на  мой  нос. Услышав разные звуки и тому подобное, моя  супруга  спрыгнула  и  спросила Беню:

    — Мосье Крик, за что вы обижаетесь на моего Цудечкиса?

    — Как за что, — ответил Беня, не снимая ноги с моей переносицы, и слезы закапали у него из глаз, — он бросил тень на мое  имя,  он  опозорил  меня перед товарищами, можете проститься с ним, мадам Цудечкис, потому что  моя честь дороже мне счастья и он не может оставаться живой…

    Продолжая плакать, он топтал меня ногами.  Моя  супруга,  видя,  что  я сильно волнуюсь, закричала. Это случилось в половине пятого, кончила она к восьми часам. Но она же ему задала, ох,  как  она  ему  задала!  Это  была роскошь!

    — За что серчать на моего Цудечкиса, — кричала она, стоя на кровати,  и я, корчась на полу, смотрел на нее с восхищением,  —  за  что  бить  моего Цудечкиса? За то ли, что он хотел накормить девять