ночь богу надоедать будет...
Он стоял на пороге - Кузьма - с добрым своим перебитым носом,
повернутым во все стороны, и хотел рассказать как можно душевнее о том,
как он подвязывал челюсти мертвецу, но отец прервал старика:
- Прошу вас, реб Аба, - сказал отец, - помолитесь над покойником, я
заплачу вам...
- А я описываюсь, что вы не заплатите, - скучным голосом ответил Аба и
положил на скатерть бородатое брезгливое лицо, - я опасываюсь, что вы
заберете мой карбач и уедете с ним в Аргентину, в Буэнос-Айрес, и откроете
там оптовое дело на мой карбач... Оптовое дело, - сказал Аба, пожевал
презрительными губами и потянул к себе газету "Сын Отечества", лежавшую на
столе. В газете этой было напечатано о царском манифесте 17-го октября и о
свободе.
- "...Граждане свободной России, - читал Аба газету по складам и
разжевывал бороду, которой он набрал полон рот, - граждане свободной
России, с светлым вас христовым воскресением..."
Газета стояла боком перед старым шамесом и колыхалась: он читал ее
сонливо, нараспев и делал удивительные ударения на незнакомых ему русских
словах. Ударения Абы были похожи на глухую речь негра, прибывшего с родины
в русский порт. Они рассмешили даже мать мою.
- Я делаю грех, - вскричала она, высовываясь из-под ротонды, - я
смеюсь, Аба... Скажите лучше, как вы поживаете и как семья ваша?
- Спросите меня о чем-нибудь другом, - пробурчал Аба, не выпуская
бороды из зубов и продолжая читать газету.
- Спроси его о чем-нибудь другом, - вслед за Абой сказал отец и вышел
на середину комнаты. Глаза его, улыбавшиеся нам в слезах, повернулись
вдруг в орбитах и уставились в точку, никому не видную.
- Ой, Шойл, - произнес отец ровным, лживым, приготовляющимся голосом, -
ой, Шойл, дорогой человек...
Мы увидели, что он закричит сейчас, но мать предупредила нас.
- Манус, - закричала она, растрепавшись мгновенно, и стала обрывать
мужу грудь, - смотри, как худо нашему ребенку, отчего ты не слышишь его
икотки, отчего это, Манус?..
Отец умолк.
- Рахиль, - сказал он боязливо, - нельзя передать тебе, как я жалею
Шойла...
Он ушел в кухню и вернулся оттуда со стаканом воды.
- Пей, артист, - сказал Аба, подходя ко мне, - пей эту воду, которая
поможет тебе, как мертвому кадило...
И правда, вода не помогла мне. Я икал все сильнее. Рычание вырывалось
из моей груди. Опухоль, приятная на ощупь, вздулась у меня на горле.
Опухоль дышала, надувалась, перекрывала глотку и вываливалась из
воротника. В ней клокотало разорванное мое дыхание. Оно клокотало, как
закипевшая вода. И когда к ночи я не был уже больше лопоухий