Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Одесские рассказы » Одесские рассказы, страница38

Одесские рассказы, страница38

ночь богу надоедать будет…

    Он стоял  на  пороге  —  Кузьма  —  с  добрым  своим  перебитым  носом, повернутым во все стороны, и хотел рассказать как можно  душевнее  о  том, как он подвязывал челюсти мертвецу, но отец прервал старика:

    — Прошу вас, реб Аба, — сказал отец, —  помолитесь  над  покойником,  я заплачу вам…

    — А я описываюсь, что вы не заплатите, — скучным голосом ответил Аба  и положил на скатерть бородатое брезгливое лицо,  —  я  опасываюсь,  что  вы заберете мой карбач и уедете с ним в Аргентину, в Буэнос-Айрес, и откроете там оптовое дело на мой карбач… Оптовое  дело,  —  сказал  Аба,  пожевал презрительными губами и потянул к себе газету «Сын Отечества», лежавшую на столе. В газете этой было напечатано о царском манифесте 17-го октября и о свободе.

    — «…Граждане свободной России,  —  читал  Аба  газету  по  складам  и разжевывал бороду, которой он  набрал  полон  рот,  —  граждане  свободной России, с светлым вас христовым воскресением…»

    Газета стояла боком перед старым шамесом  и  колыхалась:  он  читал  ее сонливо, нараспев и делал удивительные ударения на незнакомых ему  русских словах. Ударения Абы были похожи на глухую речь негра, прибывшего с родины в русский порт. Они рассмешили даже мать мою.

    — Я делаю грех, —  вскричала  она,  высовываясь  из-под  ротонды,  —  я смеюсь, Аба… Скажите лучше, как вы поживаете и как семья ваша?

    — Спросите меня о чем-нибудь  другом,  —  пробурчал  Аба,  не  выпуская бороды из зубов и продолжая читать газету.

    — Спроси его о чем-нибудь другом, — вслед за Абой сказал отец  и  вышел на середину комнаты. Глаза его,  улыбавшиеся  нам  в  слезах,  повернулись вдруг в орбитах и уставились в точку, никому не видную.

    — Ой, Шойл, — произнес отец ровным, лживым, приготовляющимся голосом, — ой, Шойл, дорогой человек…

    Мы увидели, что он закричит сейчас, но мать предупредила нас.

    — Манус, — закричала она, растрепавшись  мгновенно,  и  стала  обрывать мужу грудь, — смотри, как худо нашему ребенку, отчего ты  не  слышишь  его икотки, отчего это, Манус?..

    Отец умолк.

    — Рахиль, — сказал он боязливо, — нельзя передать  тебе,  как  я  жалею Шойла…

    Он ушел в кухню и вернулся оттуда со стаканом воды.

    — Пей, артист, — сказал Аба, подходя ко мне, — пей  эту  воду,  которая поможет тебе, как мертвому кадило…

    И правда, вода не помогла мне. Я икал все сильнее.  Рычание  вырывалось из моей груди. Опухоль, приятная на  ощупь,  вздулась  у  меня  на  горле. Опухоль  дышала,  надувалась,  перекрывала  глотку    и    вываливалась    из воротника. В ней клокотало разорванное мое  дыхание.  Оно  клокотало,  как закипевшая вода. И когда к ночи я не  был  уже  больше  лопоухий