Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Одесские рассказы » Одесские рассказы, страница39

Одесские рассказы, страница39

мальчик, каким я был во всю мою прежнюю жизнь, а стал извивающимся  клубком,  тогда мать, закутавшись в шаль и ставшая  выше  ростом  и  стройнее,  подошла  к помертвевшей Рубцовой.

    — Милая Галина, — сказала мать  певучим,  сильным  голосом,  —  как  мы беспокоим вас и милую Надежду Ивановну и всех  ваших…  Как  мне  стыдно, милая Галина…

    С пылающими щеками мать теснила Галину к выходу, потом она кинулась  ко мне и сунула шаль мне в рот, чтобы подавить мой стон.

    — Потерпи, сынок, — шептала мать, — потерпи для мамы…

    Но хоть бы и можно терпеть, я не стал бы этого делать,  потому  что  не испытывал больше стыда…

    Так началась моя болезнь. Мне было тогда десять лет. Наутро меня повели к доктору. Погром продолжался, но нас не тронули. Доктор, толстый человек, нашел у меня нервную болезнь.

    Он велел поскорее ехать в Одессу, к профессорам, и дожидаться там тепла и морских купаний.

    Мы так и сделали. Через несколько дней я выехал с матерью  в  Одессу  к деду Лейви-Ицхоку и к дяде Симону. Мы выехали утром на пароходе, и  уже  к полдню бурые воды Буга сменились тяжелой зеленой волной моря. Передо  мною открывалась жизнь у безумного деда Лейви-Ицхока, и я навсегда простился  с Николаевым, где прошли десять лет моего детства.

 

          КАРЛ ЯНКЕЛЬ

 

    В пору моего детства на Пересыпи была кузница  Иойны  Брутмана.  В  ней собирались барышники лошадьми, ломовые извозчики — в Одессе они называются биндюжниками — и мясники с городских скотобоен. Кузница стояла у  Балтской дороги. Избрав ее наблюдательным пунктом, можно было перехватить  мужиков, возивших в город овес и бессарабское вино. Иойна был  пугливый,  маленький человек, но к вину он был приучен, в нем жила душа одесского еврея.

    В мою пору у него  росли  три  сына.  Отец  доходил  им  до  пояса.  На пересыпском берегу я впервые задумался о могуществе сил, тайно  живущих  в природе. Три раскормленных бугая с багровыми плечами и ступнями лопатой  — они сносили сухонького Иойну в воду, как сносят младенца. И все-таки родил их он и никто другой. Тут не было сомнений. Жена кузнеца ходила в синагогу два раза в неделю — в пятницу вечером и в  субботу  утром;  синагога  была хасидская, там доплясывались на пасху до исступления,  как  дервиши.  Жена Иойны  платила  дань  эмиссарам,  которых  рассылали  по  южным  губерниям галицийские цадики. Кузнец не вмешивался в отношения жены своей к  богу  — после работы он уходил  в  погребок  возле  скотобойни  и  там,  потягивая дешевое розовое вино, кротко слушал, о чем говорили люди,  —  о  ценах  на скот и политике.

    Ростом и силой сыновья походили на мать. Двое из них, подросши, ушли  в партизаны. Старшего убили под Вознесенском, другой Брутман,