Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Произведения автора » Одесские рассказы, страница41

Одесские рассказы, страница41

ножик,  обагренный  младенческой  кровью,  и  кусок марли. Собирая деньги, Нафтула обходил с этой тарелкой гостей, он толкался между женщинами, валился на них, хватал за груди и орал на всю улицу.

    —  Толстые  мамы,  —  орал  старик,  сверкая  коралловыми  глазками,  — печатайте мальчиков  для  Нафтулы,  молотите  пшеницу  на  ваших  животах, старайтесь для Нафтулы… Печатайте мальчиков, толстые мамы…

    Мужья бросали деньги в его тарелку. Жены вытирали  салфетками  кровь  с его бороды. Дворы Глухой и Госпитальной не оскудевали. Они кишели  детьми, как устья рек икрой. Нафтула плелся со своим мешком, как  сборщик  подати. Прокурор Орлов остановил Нафтулу в его обходе.

    Прокурор гремел  с  кафедры,  стремясь  доказать,  что  малый  оператор является служителем культа.

    — Верите ли вы в бога? — спросил он Нафтулу.

    — Пусть в бога верит тот, кто выиграл двести тысяч, — ответил старик.

    — Вас не удивил приход гражданки Брутман в  поздний  час,  в  дождь,  с новорожденным на руках?..

    — Я удивляюсь, — сказал Нафтула,  —  когда  человек  делает  что-нибудь по-человечески, а когда он делает сумасшедшие штуки — я не удивляюсь…

    Ответы эти не удовлетворили прокурора. Речь шла о стеклянной  трубочке. Прокурор доказывал, что,  высасывая  кровь  губами,  подсудимый  подвергал детей опасности заражения. Голова Нафтулы — кудлатый орешек его  головы  — болталась где-то у самого пола.  Он  вздыхал,  закрывал  глаза  и  вытирал кулачком провалившийся рот.

    — Что вы бормочете, гражданин Герчик? — спросил его председатель.

    Нафтула устремил потухший взгляд на прокурора Орлова.

    — У покойного мосье Зусмана, — сказал он, вздыхая, — у покойного вашего папаши была такая голова, что во всем свете  не  найти  другую  такую.  И, слава богу, у него не было апоплексии, когда он тридцать  лет  тому  назад позвал меня на ваш брис [обряд обрезания]. И вот мы видим, что вы  выросли большой человек у советской власти и что Нафтула не захватил вместе с этим куском пустяков ничего такого, что бы вам потом пригодилось…

    Он  заморгал  медвежьими  глазками,  покачал  рыжим  своим  орешком    и замолчал.  Ему  ответили  орудия  смеха,  громовые  залпы  хохота.  Орлов, урожденный Зусман, размахивая  руками,  кричал  что-то,  чего  в  канонаде нельзя было расслышать. Он требовал занесения в протокол… Саша  Светлов, фельетонист «Одесских известий», послал ему из ложи  прессы  записку:  «Ты баран,  Сема,  —  значилось  в  записке,  —  убей  его  иронией,    убивает исключительно смешное… Твой Саша».

    Зал притих, когда ввели свидетеля Белоцерковского.

    Свидетель повторил письменное свое заявление. Он был долговяз, в галифе и кавалерийских ботфортах. По словам