Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Произведения автора » Одесские рассказы, страница47

Одесские рассказы, страница47

Я говорил  и  размахивал  руками.  Пальцы  будущего  авиационного    инженера трепетали в моей руке. С трудом просыпаясь от  галлюцинаций,  он  пообещал прийти ко мне в следующее воскресенье. Запасшись этим обещанием,  я  уехал на паровичке домой, к Бобке.

    Всю неделю после моего визита я  воображал  себя  директором  банка.  Я совершал миллионные операции с Сингапуром и Порт-Саидом. Я завел себе яхту и путешествовал на ней один. В субботу настало время проснуться.  Назавтра должен был прийти в  гости  маленький  Боргман.  Ничего  из  того,  что  я рассказал ему, — не существовало. Существовало другое, много удивительнее, чем то, что я придумал, но двенадцати лет от роду я совсем  еще  не  знал, как мне быть с правдой в этом мире. Дед Лейви-Ицхок, раввин, выгнанный  из своего  местечка  за  то,  что  он  подделал  на  векселях  подпись  графа Браницкого, был на взгляд наших соседей и окрестных мальчишек сумасшедший. Дядьку  Симон-Вольфа  я  не  терпел  за  шумное  его  чудачество,    полное бессмысленного огня, крику и  притеснения.  Только  с  Бобкой  можно  было сговориться. Бобка гордилась тем, что сын директора банка дружит со  мной. Она считала это знакомство началом карьеры и испекла для гостя штрудель  с вареньем и маковый пирог. Все сердце нашего племени,  сердце,  так  хорошо выдерживающее борьбу, заключалось  в  этих  пирогах.  Деда  с  его  рваным цилиндром и тряпьем на распухших ногах мы упрятали к соседям Апельхотам, и я умолял  его  не  показываться  до  тех  пор,  шока  гость  не  уйдет.  С Симон-Вольфом тоже уладилось. Он  ушел  со  своими  приятелями-барышниками пить чай в трактир «Медведь». В этом трактире прихватывали водку вместе  с чаем, можно  было  рассчитывать,  что  Симон-Вольф  задержится.  Тут  надо сказать, что  семья,  из  которой  я  происхожу,  не  походила  на  другие еврейские  семьи.  У  нас  и  пьяницы  были  в  роду,  у  нас    соблазняли генеральских дочерей  и,  не  довезши  до  границы,  бросали,  у  нас  дед подделывал подписи и сочинял для брошенных жен шантажные письма.

    Все старания я положил на то, чтобы отвадить Симон-Вольфа на весь день. Я отдал ему сбереженные  три  рубля.  Прожить  три  рубля  —  это  нескоро делается, Симон-Вольф вернется поздно, и сын директора  банка  никогда  не узнает о том, что рассказ о доброте и силе моего дядьки — лживый  рассказ. По совести говоря, если сообразить сердцем, это была правда, а не ложь, но при первом взгляде на грязного и крикливого Симон-Вольфа  непонятной  этой истины нельзя было разобрать.

    В воскресенье утром Бобка  вырядилась  в  коричневое  суконное  платье. Толстая ее, добрая грудь лежала во  все  стороны.  Она  надела  косынку  с черными тиснеными цветами,