очнулся на постели, закутанный в одеяла. Дед ходил по комнате и
свистел. Толстая Бобка грела мои руки на груди.
- Как он дрожит, наш дурачок, - сказала Бобка, - и где дитя находит
силы так дрожать...
Дед дернул бороду, свистнул и зашагал снова. За стеной с мучительным
выдохом храпел Симон-Вольф. Навоевавшись за день, он ночью никогда не
просыпался.
ПРОБУЖДЕНИЕ
Все люди нашего круга - маклеры, лавочники, служащие в банках и
пароходных конторах - учили детей музыке. Отцы наши, не видя себе ходу,
придумали лотерею. Они устроили ее на костях маленьких людей. Одесса была
охвачена этим безумием больше других городов. И правда - в течение
десятилетий наш город поставлял вундеркиндов на концертные эстрады мира.
Из Одессы вышли Миша Эльман, Цимбалист, Габрилович, у нас начинал Яша
Хейфец.
Когда мальчику исполнялось четыре или пять лет - мать вела крохотное,
хилое это существо к господину Загурскому. Загурский содержал фабрику
вундеркиндов, фабрику еврейских карликов в кружевных воротничках и лаковых
туфельках. Он выискивал их в молдаванских трущобах, в зловонных дворах
Старого базара. Загурский давал первое направление, потом дети
отправлялись к профессору Ауэру в Петербург. В душах этих заморышей с
синими раздутыми головами жила могучая гармония. Они стали прославленными
виртуозами. И вот - отец мой решил угнаться за ними. Хоть я и вышел из
возраста вундеркиндов - мне шел четырнадцатый год, но по росту и хилости
меня можно было сбыть за восьмилетнего. На это была вся надежда.
Меня отвели к Загурскому. Из уважения к деду он согласился брать по
рублю за урок - дешевая плата. Дед мой Лейви-Ицхок был посмешище города и
украшение его. Он расхаживал по улицам в цилиндре и в опорках и разрешал
сомнения в самых темных делах. Его спрашивали, что такое гобелен, отчего
якобинцы предали Робеспьера, как готовится искусственный шелк, что такое
кесарево сечение. Мой дед мог ответить на эти вопросы. Из уважения к
учености его и безумию Загурский брал с нас по рублю за урок. Да и возился
он со мною, боясь деда, потому что возиться было не с чем. Звуки ползли с
моей скрипки, как железные опилки. Меня самого эти звуки резали по сердцу,
но отец не отставал. Дома только и было разговора о Мише Эльмане, самим
царем освобожденном от военной службы. Цимбалист, по сведениям моего отца,
представлялся английскому королю и играл в Букингэмском дворце; родители
Габриловича купили два дома в Петербурге. Вундеркинды принесли своим
родителям богатство. Мой отец примирился бы с бедностью, но слава была
нужна ему.
- Не может быть, - нашептывали люди, обедавшие