Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Одесские рассказы » Одесские рассказы, страница57

Одесские рассказы, страница57

этих спекулянтов…

    Бройдин пообещал, но ничего не сделал. В погребке Залмана Криворучки на его голову и на головы членов союза коммунальников сыпались  талмудические проклятия. Старики закляли мозг в костях Бройдина и членов  союза,  свежее семя в утробе их жен и пожелали каждому из них особый вид паралича и язвы.

    Доход их уменьшился. Паек состоял теперь из синей  похлебки  с  рыбьими костями. На второе подавалась ячневая каша, ничем не подмасленная.

    Старик из Одессы может есть всякую похлебку, из чего  бы  она  ни  была сварена, если только в нее положены лавровый лист,  чеснок  и  перец.  Тут ничего этого не было.

    Богадельня  имени  Изабеллы  Кофман  разделила  общую  участь.    Ярость изголодавшихся стариков возрастала. Она  обрушилась  на  голову  человека, который меньше всего ждал этого. Этим человеком оказалась  докторша  Юдифь Шмайсер, пришедшая в богадельню прививать оспу.

    Губисполком издал распоряжение об  обязательном  оспопрививании.  Юдифь Шмайсер разложила на столе свои  инструменты  и  зажгла  спиртовку.  Перед окнами  стояли  изумрудные  стены  кладбищенских  кустов.  Голубой  язычок пламени мешался с июньскими молниями.

    Ближе всего к Юдифи стоял Меер Бесконечный,  тощий  старик.  Он  угрюмо следил за ее приготовлениями.

    — Разрешите вас уколоть, — сказала  Юдифь  и  взмахнула  пинцетом.  Она стала вытягивать из тряпья голубую плеть его руки.

    Старик отдернул руку:

    — Меня не во что колоть…

    — Больно не будет, — вскричала Юдифь, — в мякоть не больно…

    — У меня нет мякоти, — сказал  Меер  Бесконечный,  —  меня  не  во  что колоть…

    Из угла комнаты ему ответили  глухим  рыданием.  Это  рыдала  Доба-Лея, бывшая повариха на обрезаниях. Меер искривил истлевшие щеки.

    — Жизнь  —  смитье,  —  пробормотал  он,  —  свет  —  бордель,  люди  — аферисты…

    Пенсне на носике Юдифи закачалось, грудь ее  вышла  из  накрахмаленного халата. Она открыла рот для того, чтобы объяснить  пользу  оспопрививания, но ее остановил Арье-Лейб, староста богадельни.

    — Барышня, — сказал он, — нас родила  мама  так  же,  как  и  вас.  Эта женщина, наша мама, родила нас для того, чтобы мы жили, а не мучались. Она хотела, чтобы мы жили хорошо, и она была права, как может быть права мать. Человек, которому хватает того, что Бройдин ему отпускает, — этот  человек недостоин материала, который пошел на него. Ваша цель, барышня, состоит  в том, чтобы прививать оспу, и вы, с божьей  помощью,  прививаете  ее.  Наша цель состоит в том, чтобы дожить нашу жизнь, а не домучить  ее,  и  мы  не исполняем этой цели.

    Доба-Лея, усатая старуха с львиным лицом, зарыдала еще громче,  услышав эти слова. Она зарыдала басом.

    — Жизнь, — смитье,