Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Одесские рассказы » Одесские рассказы, страница70

Одесские рассказы, страница70

Льву, и они сели  на лавочку у ворот, и рядом с ними сел Семен, сын дворника  Анисима,  человек семи лет. И вот, кто бы сказал,  что  такое  семилетнее  ничто  уже  умеет любить и что оно умеет ненавидеть. Кто знал, что оно любит Менделя  Крика, а оно любило.

    Братья сидели на лавочке и высчитывали, сколько лет может быть папаше и какой хвост тянется за шестьюдесятью его годами,  и  Семен,  сын  дворника Анисима, сидел с ними рядом.

    В тот час солнце не дошло еще до Ближних Мельниц. Оно  лилось  в  тучи, как кровь из распоротого кабана, и на улицах  громыхали  площадки  старого Буциса, возвращавшиеся с работы. Скотницы доили уже коров в третий раз,  и работницы мадам Парабелюм таскали ей на крыльцо ведра вечернего молока.  И мадам Парабелюм стояла на крыльце, хлопала в ладоши.

    — Бабы, — кричала она, —  свои  бабы  и  чужие  бабы,  Берта  Ивановна, мороженщики и кефирщики! Подходите за вечерним молоком.

    Берта Ивановна, учительница немецкого языка, которая получала  за  урок две кварты молока, первая получила свою порцию. За ней подошла Двойра Крик для того, чтобы посмотреть, сколько воды налила  мадам  Парабелюм  в  свое молоко и сколько соды она всыпала в него.

    Но Венчик отозвал сестру в сторону.

    — Сегодня вечером, — сказал он, — когда ты  увидишь,  что  старик  убил нас, подойди к нему и провали ему голову друшляком. И пусть настанет конец фирме Мендель Крик и сыновья.

    — Аминь, в добрый час, — ответила Двойра  и  вышла  за  ворота.  И  она увидела, что  Семена,  сына  Анисима,  нет  больше  во  дворе  и  что  вся Молдаванка идет к Крикам в гости.

    Молдаванка шла толпами, как будто во дворе  у  Криков  были  перекидки. Жители шли, как идут на Ярмарочную площадь во второй день Пасхи. Кузнечный мастер Иван Пятирубель прихватил  беременную  невестку  и  внучат.  Старый Буцис привел племянницу, приехавшую на лиман  из  Каменец-Подольска.  Табл пришла с русским человеком. Она опиралась на его руку и играла  лентой  от косы. Позже всех прискакала Любка на чалом жеребце. И  только  Фроим  Грач пришел совсем один, рыжий, как ржавчина, одноглазый и в парусиновой бурке.

    Люди расселись в палисаднике и вынули  угощение.  Мастеровые  разулись, послали детей за пивом и положили головы на  животы  своих  жен.  И  тогда Левка сказал Венчику, своему брату:

    — Мендель Погром нам отец, — сказал он, — а мадам Горобчик нам мать,  а люди — псы, Венчик. Мы работаем для псов.

    — Надо подумать, — ответил Венчик, но не успел он произнести этих слов, как гром грянул на Головковской. Солнце взлетело кверху и завертелось, как красная чаша на острие копья. Биндюг старика мчался  к  воротам.  Любезная Супруга была  в  мыле.  Налетчик  рвал  упряжку.  Старик