как город наш провел еще одну свою
ночь. Я иду туда, где каждое утро подводят итоги.
В часовне, что при мертвецкой, идет панихида.
Отпевают солдата.
Вокруг три родственника. Мастеровые, одна женщина. Мелкие лица.
Батюшка молится худо, без благолепия и скорби. Родственники чувствуют
это. Они смотрят на священника тупо, выпучив глаза.
Я заговариваю со сторожем.
- Этого хоть похоронят, - говорит он. - А то вон у нас лежат штук
тридцать, по три недели лежат, каждый день сваливают.
Каждый день привозят в мертвецкую тела расстрелянных и убитых. Привозят
на дровнях, сваливают у ворот и уезжают.
Раньше опрашивали - кто убит, когда, кем. Теперь бросили. Пишут на
листочке - "неизвестного звания мужчина" и относят в морг.
Привозят красноармейцы, милиционеры, всякие люди.
Эти визиты - утренние и ночью - длятся год без перерыва, без передышки.
В последнее время количество трупов повысилось до крайности. Если кто, от
нечего делать, задает вопрос - милиционеры отвечают: "убит при грабеже".
В сопровождении сторожа я иду в мертвецкую. Он приподнимает покрывала и
показывает мне лица людей, умерших три недели тому назад, залитые черной
кровью. Все они молоды, крепкого сложения. Торчат ноги в сапогах,
портянках, босые восковые ноги. Видны желтые животы, склеенные кровью
волосы. На одном из тел лежит записка:
- Князь Константин Эболи де Триколи.
Сторож отдергивает простыню. Я вижу стройное сухощавое тело, маленькое,
оскаленное, дерзкое, ужасное лицо. На князе английский костюм, лаковые
ботинки с верхом из черной замши. Он единственный аристократ в молчаливых
стенах.
На другом столе я нахожу его подругу-дворянку, Франциску Бритти. Она
после расстрела прожила еще в больнице два часа. Стройное багровое ее тело
забинтовано. Она также тонка и высока, как князь. Рот ее раскрыт. Голова
приподнята - в яростном быстром стремлении. Длинные белые зубы хищно
сверкают. Мертвая - она хранит печать красоты и дерзости. Она рыдает, она
презрительно хохочет над убийцами.
Я узнаю самое главное: трупы не хоронят, потому что не на что их
хоронить. Больница не хочет тратиться на похороны. Родных нет. Комиссариат
не внемлет просьбам, отговаривается и отписывается. Администрация пойдет в
Смольный.
Конечно.
Все там будем.
- Теперь ничего, - повествует сторож, - пущай лежат, погода держит, а
как теплота вдарит, тогда всей больницей беги...
Неубранные трупы - злоба дня в больнице. Кто уберет - это, кажется,
сделалось вопросом самолюбия.
- Вы били, - с ожесточением доказывает фельдшер, - вы и убирайте.
Сваливать ума хватает... Ведь их, битых-то, что ни день - десятки. То
