Приходить будет всякий, кто
захочет. Будут учить - чистоте, тому, как сохранить жизнь ребенка и
матери. Этому поучиться надо. В начале столетия в родильных наших приютах
умирало до 40% рожениц. Цифра эта не опускалась ниже 15-20%. Теперь, в
связи с худосочием и малокровием, количество смертей увеличивается.
Женщины будут поступать во Дворец на восьмом месяце беременности.
Полтора месяца до родов они проведут в условиях покоя, сытости и разумной
работы. Платы никакой. Рождение детей - дань государству. Государство
оплачивает ее.
После родов матери остаются во Дворце в течение 10-20-42 дней, до
полного восстановления сил. Раньше из приютов уходили на третий день: "по
хозяйству некому присмотреть, дети не кормлены..."
Предполагается устроить школу хозяек-заместительниц. Заместительницы
будут следить за домом рожениц, находящихся во Дворце.
Есть уже начатки музея-выставки. В нем мать увидит хорошую простейшую
кровать, белье, нужную пищу, увидит муляжи с сифилитическими, оспенными
язвами, прочтет наши статистические карты с приевшимися, но все же первыми
в мире цифрами о смертности детей. На выставке она сможет купить за
дешевую плату белье, пеленки; препараты.
Таковы зародыши идеи, революционной идеи "социализации женщины".
В просторные залы пришли первые восемь матросских и рабочих жен. Залы
принадлежат им. Залы нужно удержать и раскинуть широко.
ЭВАКУИРОВАННЫЕ
Был завод, а в заводе - неправда. Однако в неправедные времена дымились
трубы, бесшумно ходили маховики, сверкала сталь, корпуса сотрясались
гудящею дрожью работы.
Пришла правда. Устроили ее плохо. Сталь померла. Людей стали
рассчитывать. В вялом недоумении машины тащили их на вокзалы и с вокзалов.
Покорные непреложному закону рабочие люди бродят теперь по земле
неведомо зачем, словно пыль, ничем не ценимая.
Несколько дней тому назад происходила "эвакуация" с Балтийского завода.
Всунули в вагон четыре рабочих семьи. Вагон поставили на паром и -
пустили. Не знаю - хорошо ли, худо ли был прикреплен вагон, к парому.
Говорят - совсем почти не был прикреплен.
Вчера я видел эти четыре "эвакуированных" семьи. Они рядышком лежат в
мертвецкой. Двадцать пять трупов. Пятнадцать из них дети. Фамилии все
подходящие для скучных катастроф - Кузьмины, Куликовы, Ивановы. Старше
сорока пяти лет никого.
Целый день в мертвецкой толкутся между белыми гробами женщины с
Васильевского, с Выборгской. Лица у них совсем такие, как у утопленников -
серые.
Плачут скупо. Кто ходит на кладбище, тот знает, что у нас перестали
плакать на похоронах. Люди все торопятся,
