Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Произведения автора » Публицистика, страница7

Публицистика, страница7

растеряны,  мелкие  и  острые мыслишки без устали буравят мозг.

    Женщины более всего  жалеют  детей  и  кладут  бумажные  гривенники  на скрещенные  малые  руки.  Грудь  одной  из  умерших,  прижавшей    к    себе пятимесячного задохнувшегося ребенка, вся забросана деньгами.

    Я вышел. У калитки, в тупичке, на сгнившей лавочке сидели две  согнутые старухи. Слезливыми бесцветными глазами они глядели на  рослого  дворника, растапливавшего черный  ноздреватый  снег.  Темные  ручьи  растекались  по липкой земле.

    Старухи  шептались  об  обыденной  своей  суете.  У    столяра    сын    в красногвардейцы пошел — убили. Картошки нету на рынках и не будет.  Грузин во дворе поселился, конфектами  торгует,  генеральскую  дочь-институтку  к себе сманил, водку с милицией пьет, денег ему со всех концов несут.

    После этого — одна старуха рассказала бабьими и темными своими словами, — отчего двадцать пять человек в Неву упали.

    — Анжинеры от заводов все отъехамши. Немец  говорит  —  земля  евонная. Народ потолкался, потом квартиры  все  побросали,  домой  едут.  Куликовы, матушка, на Калугу подались. Стали  плот  сбивать.  Три  дня  бились.  Кто напился, а другому горько,  сидит,  думает.  А  инженеров  —  нету,  народ темный. Плот сбили, отплыл он, все прощаться стали. Река заходила, народ с детишками, с бабами попадал. Вырядили-то хорошо, восемь тысяч на  похороны дали, панихиды каково  служат,  гробы  все  глазетовые,  уважение  сделали рабочему народу.

 

          МОЗАИКА

 

    В воскресенье — день праздника и весны — товарищ Шпицберг говорил  речь в залах Зимнего дворца.

    Он озаглавил ее: «Всепрощающая  личность  Христа  и  блевотина  анафемы христианства».

    Бога товарищ Шпицберг называет —  господин  Бог,  священника  —  попом, попистом и чаще всего — пузистом (от слова — пузо).

    Он именует все религии — лавочка шарлатанов и  эксплуататоров,  поносит пап  римских,  епископов,  архиепископов,  иудейских    раввинов    и    даже тибетского  далай-ламу,  «экскременты    которого    одураченная    тибетская демократия считает целебным снадобьем».

    В отдельном углу зала сидит служитель. Он брит, худ и  спокоен.  Вокруг него кучка людей — бабы, рабочие, довольные  жизнью,  бездельные  солдаты. Служитель рассказывает о Керенском, о  бомбах,  рвавшихся  под  полами,  о министрах, прижатых к гладким стенам гулких и сумрачных коридоров, о пухе, выпущенном из подушек Александра II-го и Марии Феодоровны.

    Рассказ прервала старушка. Она спросила:

    — Где, батюшка, здесь речь говорят?

    — Антихрист в Николаевской зале, — равнодушно ответил служитель.

    Солдат, стоявший неподалеку, рассмеялся.

    — В зале — антихрист, а ты здесь растабарываешь…

    — Я не боюсь, —