восторг в двух случаях - когда надо спасаться или пищать. В периоды
всяческих эвакуации и разорительных перетаскиваний деятельность властей
получает оттенок хлопотливости, творческого веселья и деловитого
сладострастия.
Мне рассказывали о том, как протекала эвакуация слепых из убежища:
Инициатива переезда принадлежала больным. Приближение немцев, боязнь
оккупации приводила их в чрезвычайное волнение. Причины волнения
многосложны. Первая из них та, что всякая тревога сладостна для слепых.
Возбуждение охватывает их быстро и неодолимо, нервическое стремление к
выдуманной цели побеждает на время уныние тьмы.
Второе основание для бегства - особенная боязнь немцев.
Большинство призреваемых прибыли из плена. Они твердо убеждены в том,
что если придет немец, то снова заставит служить, заставит работать,
заставит голодать.
Сестры говорили им:
- Вы слепы, никому не нужны, ничего вам не сделают...
Они отвечали:
- Немец не пропустит, немец всем работу даст, мы у немца жили,
сестра...
Тревога эта трогательна и показательна для пленников.
Слепые попросили отвезти их вглубь России. Так как дело пахло
эвакуацией, то разрешение было получено быстро. И вот началось главное.
С печатью решимости на тощих лицах закутанные слепцы потянулись на
вокзалы. Проводники рассказывали потом историю их странствований. В тот
день шел дождь. Сбившись в кучу, понурые люди всю ночь ждали под дождем
посадки. Потом" в товарных вагонах, холодных и темных, они брели по лицу
нищего отечества, ходили в советы, в грязных приемных ожидали выдачи
пайков и, растерянные, прямые, молчаливые, покорно шли за утомленными и
злыми проводниками. Некоторые сунулись в деревню. Деревне было не до них.
Всем было не до них. Негодная людская пыль, никому не нужная, блуждала
подобно слепым щенятам, по пустым станциям, ища дома. Дома не оказалось.
Все вернулись в Петроград. В Петрограде тихо, совсем тихо.
В стороне от здания главного приютился одноэтажный дом. В нем живут
особенные люди особенного времени - семейные слепые.
Я разговорился с одной из жен - рыхлой, молодой женщиной в капоте и в
кавказских туфлях. Тут же сидел муж - старый костлявый поляк с оранжевым
цветом лица, выеденного газами.
Я расспросил и понял быстро: отупевшая маленькая женщина - русская
женщина нашего времени, заверченная вихрем войны, потрясений,
передвижений.
В начале войны она "из патриотизма" пошла в сестры милосердия.
Прожито много: изувеченные "солдатики", налеты немецких аэропланов,
танцевальные вечера в офицерском собрании, офицеры в "галифе", женская
болезнь,
