Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Публицистика » Публицистика, страница23

Публицистика, страница23

Солнце сморило его.

 

          СЛУЧАЙ НА НЕВСКОМ

 

    Я сворачивал с Литейного на Невский. Впереди меня — покачиваясь —  идет безрукий мальчик. Он в солдатском мундире. Пустой рукав приколот  булавкой к черному сукну.

    Мальчик покачивается. Я думаю  —  ему  весело.  Теперь  три  часа  дня. Солдаты продают ландыши, а генералы — шоколад. Весна, тепло, светло.

    Я ошибся — безрукому не  весело.  Он  подходит  к  деревянному  забору, цветасто украшенному афишами, и садится на горячий асфальт тротуара.  Тело его ползет книзу, искривленный рот пускает слюну, никнет голова — узкая  и желтая.

    Людишки стягиваются мгновенно. Стянулись, Мы стоим  в  бездеятельности, шепчем слова и упираемся Друг в друга тупыми и изумленными глазами.

    Рыжеватая дама проворнее всех. У нее золотистый парик,  голубые  глаза, синие щеки, пудреный нос и прыгающие вставные зубы. Она узнала  все:  упал от голода наш инвалид, вернувшийся из немецкого плена.

    Синие щеки ходят вниз и вверх. Она говорит:

    —  Господа,  немцы  обкуривают    улицы    столицы    сигарами,    а    наши страдальцы…

    Мы  все,  сбившиеся  вокруг  распростертого  тела  в  неторопливую,  но внимательную кучку, — мы все растроганы словами дамы.

    Проститутки с пугливой быстротой суют в шапку  мелкие  кусочки  сахару, еврей покупает с лотка картофельные котлеты, иностранец бросает чистенькую ленточку новых гривенников, барышня из магазина принесла чашку кофе.

    Инвалид копошится внизу на асфальте, пьет из китайской чашечки  кофе  и жует сладкие пирожки.

    — Точно на паперти, — бормочет он, икая и  обливаясь  светлой  обильной слезой, — точно нищий, точно в цирк пришли, Господи…

    Дама просит нас  уйти.  Дама  взывает  к  деликатности.  Инвалид  боком валится на землю. Вытянутая нога его вспрыгивает кверху, как у игрушечного паяца.

    В это время к  панели  подлетает  экипаж.  Из  него  выходит  матрос  и синеглазая девушка в белых чулках и замшевых туфельках.  Легким  движением она прижимает к груди охапку цветов.

    Расставив ноги, матрос стоит у забора.  Инвалид  приподнимает  обмякшую шею и робко всматривается в голую шею матроса, в завитые волосы,  в  лицо, покрытое пудрой, пьяное, радостное.

    Матрос медленно вынимает кошелек  и  бросает  в  шапку  сорокарублевку. Мальчик сгребает ее черными негнущимися пальцами и  поднимает  на  матроса водянистые собачьи глаза.

    Тот качается на высоких ногах, отступает на  шаг  назад  и  подмигивает лежащему — лукаво и нежно.

    Пламенные  полосы  зажжены  на  небе.  Улыбка  идиота-растягивает  губы лежащего, мы слышим лающий хриплый смех,  изо  рта  мальчика  бьет  душный зловонный запах спирта.

    — Лежи, товарищ, — говорит матрос, — лежи…

    Весна на Невском,