и пурпуром победы. Поговорили речи и на
радостях постреляли из пушек. Кое-кто скрежетал зубами в это время. Пусть
его скрежещет...
Теперь дальше. Жили-были на Черном море три нефтеналивных парохода -
"Луч", "Свет" и "Блеск". "Свет" помер естественной смертью, а "Луч" и
"Блеск" попали все в тот же накрахмаленный шиворот. И вышло так, что мы из
него дня три тому назад вытряхнули "Луч", то бишь "Лэди Элеонору" -
солидное судно с тремя мачтами, вмещающее в себя сто тысяч пудов нефти,
блистающее хрусталем своих кают, чернотой своих могучих бортов, красными
жилами своих нефтепроводов и начищенным серебром своих цилиндров. Очень
полезная "Лэди". Нужно полагать, что она сумеет напоить советской нефтью
потухшие топки советских побережий.
"Лэди" стоит уже у пристани Черномортрана, на том самом месте, куда был
подведен раньше и "Шаумян". На ее плоской палубе расхаживают еще какие-то
джентльмены в лиловых подтяжках и лаковых туфлях. Их сухие и бритые лица
сведены гримасой усталости и недовольства. Из кают выносят им несессеры и
клетки с канарейками. Джентльмены хриплыми голосами переругиваются между
собой и слушают автомобильные гудки, несущиеся из дождя и тумана...
Бледный пламень алых роз... Серый шелк точеных ножек... Щебетанье
заморской речи... Макинтоши рослых мужчин и стальные палочки их
разглаженных брюк... Пронзительный и бодрый крик моторов...
Канарейки, несессеры и джентльмены упаковываются в автомобили и
исчезают. А остается дождь, неумолимый батумский дождь, ропщущий из
поверхности почерневших вод, застилающий свинцовую опухоль неба, роющийся
под пристанью, как миллионы злых и упрямых мышей. И еще остается
съежившаяся кучка людей у угольных ям "Лэди Элеоноры". Немой и сумрачный
сугроб из поникших синих блуз, погасших папирос, заскорузлых пальцев и
безрадостного молчания. Это те, до которых никому нет дела...
Российский консул в Батуме сказал бывшей команде отобранных нами
пароходов:
- Вы называете себя русскими, но я вас не знаю. Где были вы тогда,
когда Россия изнемогала от невыносимых тягостей неравной борьбы? Вы хотите
остаться на прежних местах, но разве не вы разводили пары, поднимали якоря
и вывешивали сигнальные огни в те грозовые часы, когда враги и наемники
лишали обнищавшие советские порты их последнего достояния? Быть
гражданином рабочей страны - эту честь надо заслужить. Вы не заслужили ее.
И вот - они сидят у угольных ям "Лэди Элеоноры", запертые в клетку из
дождя и одиночества, эти люди без родины.
- Чудно, - говорит мне старый кочегар, - кто мы? Мы русские, но не
граждане. Нас не принимают здесь
