и выбрасывают там. Русский меня не
узнает, а англичанин, тот меня никогда не знал. Куда податься и с чего
начать? В Нью-Йорке четыре тысячи пароходов без дела, в Марселе - триста.
Меня просят миром - уезжай, откуда приехал. А я тридцать лет тому назад из
Рязанской губернии приехал.
- Не надо было убегать, - говорю я. - Бессмысленный ты кочегар, от кого
бежал?
- Знаю, - отвечает мне старик, - теперь все знаю...
А вечером они, как грустное стадо, шли со своими котомками в гавань,
чтобы погрузиться на иностранный пароход, отходивший в Константинополь. У
сходен их толкали и отбрасывали баулы раздушенных дам и серых макинтошей.
Багровый капитан с золотым шитьем на шапке кричал с мостика:
- Прочь, канальи... Хватит с меня бесплатной рвани... Посторониться.
Пусть пройдет публика...
Потом их свалили на кучу канатов на корме. Потом канаты понадобились и
их прогнали в другой конец парохода. Они болтались по палубе, оглушенные,
боязливые, бесшумные, со своими перепачканными блузами и сиротливыми
узелками. А когда пароход дал отходной гудок и дамы на борту стали кидать
провожающим цветы, тогда старик кочегар, приблизившись к решетке,
прокричал мне с отчаянием:
- Будь мы какие ни на есть подданные, не стал бы он над нами так
куражиться, лысый пес.
МЕДРЕСЕ И ШКОЛА (Письмо из Аджарии)
Эта многозначительная и неприметная борьба ведется со скрытым и глухим
упорством. Она ведется везде - и на суровых склонах недосягаемых гор, и во
влажных долинах Нижней Аджарии. В одном лагере стоит мечеть и фанатический
ходжа, в другом - невзрачная избенка, зачастую без окон и дверей, с
выцветшей надписью на красном флажке: "Трудовая школа". Через несколько
дней я выеду в горы для того, чтобы на месте присмотреться к извилистой
тактике борьбы за культурное преобладание, тем непостижимым зигзагам,
которые приходится делать в этих глухих и оторванных от центра селах,
насыщенных еще ядовитой и слепой поэзией феодализма и религиозной
косности. Пока же я поделюсь с вами данными, которые я вынес из
ознакомления с работой здешнего Наркомпроса.
Внедрение в человеческие души требует дальновидности и осторожности. В
тяжких условиях Востока эти качества должны быть удесятерены, доведены до
предела. Вот положение, не требующее доказательств. Но меньшевистские
кавалеристы от просвещения рассуждали иначе. В поколебленное царство
аджарского муллы они внесли прямолинейный пыл близорукого
национал-шовинизма. Результаты не были неожиданны. Население возненавидело
лютой ненавистью все то, что шло от власти. Государственная школа,
объединявшая десятки
