Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Рассказы разных лет » Рассказы разных лет, страница9

Рассказы разных лет, страница9

    — Вы близоруки, Александр Федорович?

    — Да, я близорук.

    — Нужны очки, Александр Федорович.

    — Никогда.

    Тогда я сказал с юношеской живостью:

    — Подумайте, вы не только слепы, вы почти мертвы.  Линия,  божественная черта, властительница мира, ускользнула от вас навсегда. Мы ходим  с  вами по саду очарований, в неописуемом финском лесу. До последнего нашего  часа мы не узнаем ничего лучшего. И вот вы  не  видите  обледенелых  и  розовых краев водопада, там, у реки. Плакучая ива, склонившаяся над  водопадом,  — вы не видите ее японской резьбы.  Красные  стволы  сосен  осыпаны  снегом. Зернистый  блеск  роится  в  снегах.  Он  начинается  мертвенной    линией, прильнувшей к дереву и  на  поверхности  волнистой,  как  линия  Леонардо, увенчан отражением пылающих облаков. А  шелковый  чулок  фрекен  Кирсти  и линия ее уже зрелой  ноги?  Купите  очки,  Александр  Федорович,  заклинаю вас…

    — Дитя, — ответил он, — не тратьте пороху.  Полтинник  за  очки  —  это единственный полтинник, который  я  сберегу.  Мне  не  нужна  ваша  линия, низменная, как действительность. Вы живете не лучше учителя тригонометрии, а я объят чудесами даже в Клязьме.  Зачем  мне  веснушки  на  лице  фрекен Кирсти, когда я, едва различая ее, угадываю в этой девушке все то,  что  я хочу угадать? Зачем мне облака  на  этом  чухонском  небе,  когда  я  вижу мечущийся океан над моей головой? Зачем мне линии  —  когда  у  меня  есть цвета? Весь мир для меня — гигантский  театр,  в  котором  я  единственный зритель без бинокля. Оркестр играет вступление к третьему акту,  сцена  от меня далеко, как во сне,  сердце  мое  раздувается  от  восторга,  я  вижу пурпурный бархат на Джульетте, лиловые шелка на Ромео и ни одной фальшивой бороды… И вы хотите ослепить меня очками за полтинник…

    Вечером я уехал в город. О Гельсингфорс, пристанище моей мечты…

    А Александра Федоровича я увидел через  полгода,  в  июне  семнадцатого года, когда он  был  верховным  главнокомандующим  российскими  армиями  и хозяином наших судеб.

    В тот день Троицкий мост  был  разведен.  Путиловские  рабочие  шли  на Арсенал. Трамвайные вагоны лежали на улицах плашмя, как издохшие лошади.

    Митинг был назначен в Народном доме. Александр Федорович произнес  речь о России — матери и жене. Толпа удушала его овчинами своих  страстей.  Что увидел в ощетинившихся овчинах он — единственный зритель без  бинокля?  Не знаю…

    Но вслед за ним на  трибуну  взошел  Троцкий,  скривил  губы  и  сказал голосом, не оставлявшим никакой надежды:

    — Товарищи и братья…

 

          ИИСУСОВ ГРЕХ

 

    Жила Арина при номерах на парадной  лестнице,  а  Серега  на  черной  — младшим дворником. Был промежду них стыд.