Раиса возила меня на
острова. Я не утерпел и рассказал ей о моем детстве. Рассказ вышел
мрачным, к собственному моему удивлению. Из-под кротовой шапочки на меня
смотрели блестящие попуганные глаза. Рыжий мех ресниц жалобно вздрагивал.
Я познакомился с мужем Раисы - желтолицым евреем с голой головой и
плоским сильным телом, косо устремившимся к полету. Ходили слухи о его
близости к Распутину. Барыши, получаемые им на военных поставках, придали
ему вид одержимого. Глаза его блуждали, ткань действительности порвалась
для него. Раиса смущалась, знакомя новых людей со своим мужем. По
молодости лет я заметил это на неделю позже, чем следовало.
После нового года к Раисе приехали из Киева две ее сестры. Я принес
как-то рукопись "Признания" и, не застав Раисы, вернулся вечером. В
столовой обедали. Оттуда доносилось серебристое кобылье ржанье и гул
мужских голосов, неумеренно ликующих. В богатых домах, не имеющих
традиций, обедают шумно. Шум был еврейский - с перекатами и певучими
окончаниями. Раиса вышла ко мне в бальном платье с голой спиной. Ноги в
колеблющихся лаковых туфельках ступали неловко.
- Я пьяна, голубчик. - И она протянула мне руки, унизанные цепями
платины и звездами изумрудов.
Тело ее качалось, как тело змеи, встающей под музыку к потолку. Она
мотала завитой головой, бренча перстнями, и упала вдруг в кресло с
древнерусской резьбой. На пудреной ее спине тлели рубцы.
За стеной еще раз взорвался женский смех. Из столовой вышли сестры с
усиками, такие же полногрудые и рослые, как Раиса. Груди их были
выставлены вперед, черные волосы развевались. Обе были замужем за своими
собственными Бендерскими. Комната наполнилась бессвязным женским весельем,
весельем зрелых женщин. Мужья закутали сестер в котиковые манто, в
оренбургские платки, заковали их в черные ботики; под снежным забралом
платков остались только нарумяненные пылающие щеки, мраморные носы и глаза
с семитическим близоруким блеском. Пошумев, они уехали в театр, где давали
"Юдифь" с Шаляпиным.
- Я хочу работать, - пролепетала Раиса, протягивая голые руки, - мы
упустили целую неделю...
Она принесла из столовой бутылку и два бокала. Грудь ее свободно лежала
в шелковом мешке платья; соски выпрямились, шелк накрыл их.
- Заветная, - сказала Раиса, разливая вино, - мускат восемьдесят
третьего года. Муж убьет меня, когда узнает...
Я никогда не имел дела с мускатом 83 года и не задумался выпить три
бокала один за другим. Они тотчас же увели меня в переулки, где веяло
оранжевое пламя и слышалась музыка.
- Я пьяна, голубчик... Что у нас сегодня?
