Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Произведения автора » Рассказы разных лет, страница50

Рассказы разных лет, страница50

в  масляную бумагу. Плечистая старушка в газовой шляпенке, с  рыжей  сумкой  на  боку, ходила по номерам прощаться. Она шаркала по коридору резиновыми  ботиками, всхлипывала и улыбалась всеми  морщинами.  Час  —  не  меньше  —  ушел  на проводы. Я ждал Веру в прелом номере,  заставленном  трехногими  креслами, глиняной печью, сырыми углами в разводах.

    Меня мучили и таскали  по  городу  так  долго,  что  самая  любовь  моя показалась мне врагом, прилипчивым врагом…

    В коридоре шаркала и  разражалась  внезапным  хохотом  чужая  жизнь.  В пузырьке, наполненном молочной жидкостью,  умирали  мухи.  Каждая  умирала по-своему. Агония одной была длительна, предсмертные содрогания порывисты; другая умирала, трепеща  чуть  заметно.  Рядом  с  пузырьком  на  потертой скатерти валялась книга, роман из боярской жизни Головина.  Я  раскрыл  ее наугад. Буквы построились в ряд и смешались. Предо мною, в квадрате  окна, уходил каменистый подъем, кривая турецкая уличка. В комнату вошла Вера.

    — Проводили Федосью Маврикиевну, — сказала она.  —  Поверишь,  она  нам всем, как родная была… Старушка одна едет, ни попутчика, никого…

    Вера села на кровать, расставив колени.  Глаза  ее  блуждали  в  чистых областях забот и дружбы. Потом она  увидела  меня,  в  двубортной  куртке. Женщина сцепила руки и потянулась.

    — Заждался, небось… Ничего, сейчас сделаемся…

    Но что собиралась Вера делать — я так и не понял. Приготовления ее были похожи на  приготовления  доктора  к  операции.  Она  зажгла  керосинку  и поставила на нее кастрюлю с водой. Она положила чистое полотенце на спинку кровати и повесила кружку от клизмы над головой, кружку  с  белой  кишкой, болтающейся по стене. Когда вода согрелась. Вера  перелила  ее  в  клизму, бросила в кружку красный кристалл и стала через голову  стягивать  с  себя платье. Большая женщина с опавшими плечами и мятым животом  стояла  передо мной. Расплывшиеся соски слепо уставились в сторону.

    — Пока вода доспеет,  —  сказала  моя  возлюбленная,  —  подь-ка  сюда, попрыгунчик…

    Я не двинулся с места. Во мне  оцепенело  отчаяние.  Зачем  променял  я одиночество на  это  логово,  полное  нищей  тоски,  на  умирающих  мух  и трехногую мебель…

    О, боги моей юности!.. Как  непохожа  была  будничная  эта  стряпня  на любовь моих хозяев за стеной, на протяжный, закатывающийся их визг…

    Вера подложила ладони под груди и покачала их.

    — Что сидишь невесел, голову повесил?.. Поди сюда…

    Я не двинулся с места. Вера подняла рубаху к животу  и  снова  села  на кровать.

    — Или денег пожалел?

    — Моих денег не жалко…

    Я сказал это рвущимся голосом.

    — Почему так — не жалко?.. Или ты вор?..

    — Я не вор.