права голоса, - сказал он, глядя вниз на бумаги, -
прохаю залишить наши сборы...
За окном, за грязными стеклами, разливался закат, изумрудные его
потоки. В сумерках деревенской избы в сыром дыму махорки слабо блестели
искры. Иван снял шапку, корона черных его волос развалилась.
Он подошел к столу, за которым сидел президиум, - батрачка Ивга Мовчан,
голова Евдоким и безмолвный Адриян Моринец.
- Мир, - сказал Колывушка, протянул руку и положил на стол связку
ключей, - я увольняюсь от вас, мир...
Железо, прозвенев, легло на почернелые доски. Из тьмы вышло искаженное
лицо Адрияна.
- Куда ты пойдешь, Иване?..
- Люди не приймают, может, земля примет...
Иван вышел на цыпочках, ныряя головой.
- Номер, - взвизгнул Ивашко, как только дверь закрылась за ним, - самая
провокация... Он за обрезом пошел, он никуда, кроме как за обрезом, не
пойдет...
Ивашко застучал кулаком по столу. К устам его рвались слова о панике и
о том, чтобы соблюдать спокойствие. Лицо Адрияна снова втянулось в темный
угол.
- Не, - сказал он из тьмы, - мабуть, не за обрезом, представник.
- Маю пропозицию... - вскричал Ивашко.
Предложение состояло в том, чтобы нарядить стражу у Колывушкиной хаты.
В стражники выбрали Тымыша, виконавца. Гримасничая, он вынес на крыльцо
венский стул, развалился на нем, поставил у ног своих дробовик и дубинку.
С высоты крыльца, с высоты деревенского своего трона Тымыш перекликался с
девками, свистал, выл и постукивал дробовиком. Ночь была лилова, тяжела,
как горный цветной камень. Жилы застывших ручьев пролегали в ней; звезда
спустилась в колодцы черных облаков.
Наутро Тымыш донес, что происшествий не было. Иван ночевал у деда
Абрама, у старика, заросшего диким мясом. С вечера Абрам протащился к
колодцу.
- Ты зачем, диду Абрам?..
- Самовар буду ставить, - сказал дед.
Они спали поздно. Над хатами закурился дым; их дверь все была
затворена.
- Смылся, - сказал Ивашко на собрании колхоза, - заплачем, чи шо?.. Как
вы мыслите, селяне?..
Житняк, раскинув по столу трепещущие острые локти, записывал в книгу
приметы обобществленных лошадей. Горб его отбрасывал движущуюся тень.
- Чем нам теперь глотку запхнешь, - разглагольствовал Житняк между
делом, - нам теперь все на свете нужно... Дождевиков искусственных надо,
распашников надо пружинных, трактора, насосы... Это есть ненасытность,
селяне... Вся наша держава есть ненасытная...
Лошади, которых записывал Житняк, все были гнедые и пегие, по именам их
звали "мальчик" и "жданка". Житняк заставлял владельцев расписываться
против каждой фамилии.
Его прервал шум, глухой и дальний топот... Прибой
