Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Рассказы разных лет » Рассказы разных лет, страница62

Рассказы разных лет, страница62

его медленными поцелуями и из глаз у  нее текут слезы.

    — Милый мой, — шепчет она, — боже мой,  милый  мой,  —  и  отдается  со страстью возлюбленной. И лицо у нее такое, как будто один  есть  у  нее  в мире защитник — долговязый.

    И долговязый деловито блаженствует.

 

          СКАЗКА ПРО БАБУ

 

    Жила была баба, Ксенией звали.  Грудь  толстая,  плечи  круглые,  глаза синие. Вот какая баба была. Кабы нам с вами!

    Мужа на войне убили. Три года баба без мужа прожила, у  богатых  господ служила. Господа на день три раза горячее  требовали.  Дровами  не  топили никак, — углем. От углей жар невыносимый, в углях огненные розы тлеют.

    Три года баба для  господ  готовила  и  честная  была  с  мужчинами.  А грудь-то пудовую куда денешь? Вот подите же!

    На четвертый год к доктору пошла, говорит:

    — В голове у меня тяжко: то огнем полыхает, а то слабну…

    А доктор возьми да ответь:

    — Нешто у вас на дворе мало парней бегает? Ах ты, баба…

    — Не осмелиться мне, — плачет Ксения, — нежная я…

    И верно, что нежная. Глаза у Ксении синие с горьковатою слезой.

    Старуха Морозиха тут все дело спроворила.

    Старуха Морозиха на всю  улицу  повитуха  и  знахарка  была.  Такие  до бабьего чрева безжалостные. Им бы паровать, а там хоть трава не расти.

    — Я, — грит, — тебя, Ксения,  обеспечу.  Суха  земля  потрескалась.  Ей божий дождик надобен. В бабе грибок ходить должен, сырой, вонюченькой.

    И привела. Валентин Иванович называется. Неказист, да затейлив  —  умел песни складать. Тела никакого, волос длинный, прыщи радугой  переливаются. А Ксении бугай, что ли, нужен? Песни складает и мужчина —  лучше  во  всем мире не найти. Напекла баба блинов со сто, пирог с изюмом.  На  кровати  у Ксении три перины положены, а подушек шесть, все пуховые, — катай, Валя!

    Приспел вечер, сбилась компания в комнатенке за кухней, все  по  стопке выпили. Морозиха шелковый платочек надела, вот  ведь  какая  почтенная.  А Валентин бесподобные речи ведет:

    — Ах, дружочек  мой  Ксения,  заброшенный  я  на  этом  свете  человек, замордованный я юноша. Не думайте обо мне как-нибудь легкомысленно. Придет ночь со звездами и с черными веерами — разве выразишь душу  в  стихе?  Ах, много во мне этой застенчивости…

    Слово по слово. Выпили, конечно, водки две бутылки полных, а вина и все три. Много не говорить, а пять рублей на угощение пошло, — не шутка!

    Валентин мой румянец получил прямо коричневый и стихи сказывает  таково зычно.

    Морозиха от стола тогда отодвинулась.

    — Я, — говорит, — Ксеньюшка, отнесусь, господь со мной,  —  промеж  вас любовь будет. Как, — говорит, — вы на лежанку ляжете,  ты  с  него  сапоги сними. Мужчины, — на них не настираешься…