Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Рассказы разных лет » Рассказы разных лет, страница63

Рассказы разных лет, страница63

А хмель-то играет. Валентин себя как за волосы цапнет, крутит их.

    — У меня, — говорит, — виденья. Я как выпью — у меня виденья. Вот  вижу я — ты, Ксения, мертвая, лицо у тебя омерзительное. А я  поп  —  за  твоим гробом хожу и кадилом помахиваю.

    И тут он, конечно, голос поднял.

    Ну, не больше чем женщина,  она-то.  Само  собой  она  уже  и  кофточку невзначай расстегнула.

    — Не кричите, Валентин Иванович, — шепчет баба, — не  кричите,  хозяева услышат…

    Ну, рази остановишь, когда ему горько сделалось?

    — Ты  меня  вполне  обидела,  —  плачет  Валентин  и  качается,  —  ах, люди-змеи, чего захотели, душу купить захотели… Я,  —  грит,  —  хоть  и незаконнорожденный, да дворянский сын… видала, кухарка?

    — Я вам ласку окажу, Валентин Иванович…

    — Пусти.

    Встал и дверь распахнул.

    — Пусти. В мир пойду.

    Ну, куда ему итти, когда  он,  голубь,  пьяненькой.  Упал  на  постелю, обрыгал, извините, простынки и заснул, раб божий.

    А Морозиха уж тут.

    — Толку не будет, — говорит, — вынесем.

    Вынесли  бабы  Валентина  на  улицу  и  положили  его    в    подворотне. Воротились, а хозяйка ждет уже в чепце и в богатейших  кальсонах;  кухарке своей замечание сделала.

    — Ты по ночам мужчин принимаешь и безобразишь тоже самое. Завтра  утром получи вид  и  прочь  из  моего  честного  дома.  У  меня,  —  говорит,  — дочь-девица в семье…

    До синего рассвету плакала баба в сенцах, скулила:

    — Бабушка Морозиха, ах, бабушка Морозиха, что ты  со  мной,  с  молодой бабой, исделала? Себя мне стыдно, и как я глаза на божий  свет  подыму,  и что я в ем, в божьем свете, увижу?..

    Плачет баба, жалуется, среди  изюмных  пирогов  сидючи,  среди  снежных пуховиков, божьих лампад и виноградного вина. И теплые плечи ее колышутся.

    — Промашка, — отвечает ей Морозиха, —  тут  попроще  был  надобен,  нам Митюху бы взять…

    А утро завело уж свое хозяйство. Молочницы по домам уже ходят.  Голубое утро с изморозью.

 

          СТАРАТЕЛЬНАЯ ЖЕНЩИНА

 

    Три махновца — Гнилошкуров и  еще  двое  —  условились  с  женщиной  об любовных услугах. За два фунта сахару она согласилась принять троих, но на третьем не выдержала и закружилась по комнате. Женщина выбежала во двор  и повстречалась во дворе с Махно. Он перетянул ее арапником и рассек верхнюю губу, досталось и Гнилошкурову.

    Это случилось утром в девятом часу, потом прошел день в хлопотах, и вот ночь и идет дождь,  мелкий  дождь,  шепчущий,  неодолимый.  Он  шуршит  за стеной, передо мной в окне висит единственная звезда. Каменка потонула  во мгле; живое гетто налито живой  тьмой,  и  в  нем  идет  неумолимая  возня махновцев. Чей-то конь ржет тонко,  как  тоскующая  женщина,  за  околицей скрипят