А хмель-то играет. Валентин себя как за волосы цапнет, крутит их.
- У меня, - говорит, - виденья. Я как выпью - у меня виденья. Вот вижу
я - ты, Ксения, мертвая, лицо у тебя омерзительное. А я поп - за твоим
гробом хожу и кадилом помахиваю.
И тут он, конечно, голос поднял.
Ну, не больше чем женщина, она-то. Само собой она уже и кофточку
невзначай расстегнула.
- Не кричите, Валентин Иванович, - шепчет баба, - не кричите, хозяева
услышат...
Ну, рази остановишь, когда ему горько сделалось?
- Ты меня вполне обидела, - плачет Валентин и качается, - ах,
люди-змеи, чего захотели, душу купить захотели... Я, - грит, - хоть и
незаконнорожденный, да дворянский сын... видала, кухарка?
- Я вам ласку окажу, Валентин Иванович...
- Пусти.
Встал и дверь распахнул.
- Пусти. В мир пойду.
Ну, куда ему итти, когда он, голубь, пьяненькой. Упал на постелю,
обрыгал, извините, простынки и заснул, раб божий.
А Морозиха уж тут.
- Толку не будет, - говорит, - вынесем.
Вынесли бабы Валентина на улицу и положили его в подворотне.
Воротились, а хозяйка ждет уже в чепце и в богатейших кальсонах; кухарке
своей замечание сделала.
- Ты по ночам мужчин принимаешь и безобразишь тоже самое. Завтра утром
получи вид и прочь из моего честного дома. У меня, - говорит, -
дочь-девица в семье...
До синего рассвету плакала баба в сенцах, скулила:
- Бабушка Морозиха, ах, бабушка Морозиха, что ты со мной, с молодой
бабой, исделала? Себя мне стыдно, и как я глаза на божий свет подыму, и
что я в ем, в божьем свете, увижу?..
Плачет баба, жалуется, среди изюмных пирогов сидючи, среди снежных
пуховиков, божьих лампад и виноградного вина. И теплые плечи ее колышутся.
- Промашка, - отвечает ей Морозиха, - тут попроще был надобен, нам
Митюху бы взять...
А утро завело уж свое хозяйство. Молочницы по домам уже ходят. Голубое
утро с изморозью.
СТАРАТЕЛЬНАЯ ЖЕНЩИНА
Три махновца - Гнилошкуров и еще двое - условились с женщиной об
любовных услугах. За два фунта сахару она согласилась принять троих, но на
третьем не выдержала и закружилась по комнате. Женщина выбежала во двор и
повстречалась во дворе с Махно. Он перетянул ее арапником и рассек верхнюю
губу, досталось и Гнилошкурову.
Это случилось утром в девятом часу, потом прошел день в хлопотах, и вот
ночь и идет дождь, мелкий дождь, шепчущий, неодолимый. Он шуршит за
стеной, передо мной в окне висит единственная звезда. Каменка потонула во
мгле; живое гетто налито живой тьмой, и в нем идет неумолимая возня
махновцев. Чей-то конь ржет тонко, как тоскующая женщина, за околицей
скрипят
