Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Рассказы разных лет » Рассказы разных лет, страница64

Рассказы разных лет, страница64

бессонные  тачанки,  и  канонада  затихая  укладывается  спать  на черной, на мокрой земле.

    И только на далекой улице пылает  окно  атамана.  Ликующим  прожектором взрезывает оно нищету осенней ночи и  трепещет,  залитое  дождем.  Там,  в штабе батько, играет духовой оркестр в честь Антонины  Васильевны,  сестры милосердия, ночующей у Махно в первый раз.  Меланхолические  густые  трубы гудят все сильнее, и партизаны, сбившись под моим окном, слушают  громовой напев старинных маршей. Их трое сидит  под  моим  окном  —  Гнилошкуров  с товарищами, потом Кикин подкатывается  к  ним,  бесноватый  казаченок.  Он мечет ноги в воздух, становится на руки,  поет  и  верещит  и  затихает  с трудом, как после припадка.

    — Овсяница, — шепчет вдруг Гнилошкуров, —  овсяница,  —  говорит  он  с тоской, — отчего этому быть возможно, когда она после меня двоих свезла  и вполне благополучно… И тем более подпоясуюсь я, она мне такое  закидает, пожилой, говорит, мерси за компанию, вы мне приятный…  Анелей,  говорит, звать меня, такое у меня имя Анеля… И вот, Овсяница,  я  так  раскладаю, что она с утра гадкой зелени наелась, она наелась, и тут  Петька  наскочил на наше горе…

    — Тут Петька наскочил, — сказал пятнадцатилетний  Кикин,  усаживаясь  и закурил папиросу. — Мужчина, она Петьке говорит, будьте настолько любезны, у меня последняя сила уходит, и как вскочит, завинтилась винтом, а  ребята руки расставили, не выпущают ее из дверей, а она сыпит и сыпит… —  Кикин встал, засиял глазами и захохотал. — Бежит она, а в дверях батько… Стоп, говорит, вы, без сомнения, венерическая, на этом же месте вас подрубаю,  и как вытянет ее, и она, видать, хотит ему свое сказать.

    — И то сказать, — вступает тут, перебивая Кикина, задумчивый  и  нежный голос Петьки Орлова, — и то сказать, что  есть  жады  между  людьми,  есть безжалостные жады… Я сказывал ей — нас трое, Анеля, возьми себе подругу, поделись сахаром, она тебе подсобит… Нет, говорит, я  на  себя  надеюсь, что выдержу, мне троих детей прокормить, неужели я девица какая-нибудь…

    — Старательная женщина — уверил Петьку Гнилошкуров,  все  еще  сидевший под моим окном, — старательная до последнего…

    И он умолк. Я услышал снова шум воды. Дождь по-прежнему лепечет и  ноет и стенает по крышам. Ветер подхватывает его и гнет на  бок.  Торжественное гудение труб замолкает на дворе  Махно.  Свет  в  его  комнате  уменьшился наполовину. Тогда встал с лавочки  Гнилошкуров  и  переломил  своим  телом мутное  мерцание  луны.  Он  зевнул,  заворотил  рубаху,  почесал    живот, необыкновенно белый, и пошел в сарай спать.  Нежный  голос  Петьки  Орлова поплыл за ним по следам.

    — Был в Гуляй-Поле пришлый мужик Иван