Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » А. К. Жолковский, о Бабеле » Глава 2. Толстой и Бабель, авторы Мопассана, страница12

Глава 2. Толстой и Бабель, авторы Мопассана, страница12

однако, в разоблачении бессмысленности брака, сначала матери, а затем и дочери, тогда как между последней и ее случайным любовником, напротив, возникает нежное и устойчивое чувство, которому не суждено реализоваться, – тема опять-таки толстовская[27].

Наконец, лесбиянские «пакости» в «Женщине Поля», приводящие, кстати, к трагедии, даны не столько с любовью, сколько с объективным интересом, который, конечно, Толстого не устраивает (по другому поводу он с неудовольствием отмечает, что Мопассан «как будто ищет, ждет и не решает ни в ту, ни в другую сторону»; с. 278). Впрочем, согласно Блуму, «очитка» (misreading) – мать творчества, и мы еще столкнемся с искаженным прочтением Мопассана у Бабеля.

Находит Толстой у Мопассана и вещи, заслуживающие одобрения. Прежде всего, это более нравственные – более сентиментальные – новеллы со счастливым концом, вроде «Отца Симона» (с. 274)[28]. Чаще же похвалы оговариваются: с одной стороны – с другой стороны.

«Он хотел восхвалять любовь, но чем больше узнавал, тем больше проклинал ее» (с. 288). «Едва ли был другой такой писатель, столь искренно считавший, что […] весь смысл жизни в женщине, в любви […] и […] который до такой ясности […] показал все ужасные стороны [этого]. Чем больше он вникал в это явление […] тем больше разоблачалось это явление, соскакивали с него его покровы [!] и оставались только ужасные последствия» (с. 288).

Типичным примером такого противоречивого дискурса Толстой считает роман «Милый друг» – кстати, один из важнейших подтекстов бабелевского «Мопассана».

«“Belami” – очень грязная книга», но «имеет в основе своей серьезную мысль и чувство» (с. 276). «Старый поэт [Норбер де Варенн] обнажает жизнь перед своим молодым собеседником […] такою, какая она есть, с вечным неизбежным спутником […] ее – смертью […] Duroy, счастливый любовник […] слышит и понимает, но источник похотливой жизни бьет из него с такою силою, что эта несомненная истина [!], обещающая ему тот же конец, не смущает его» (с. 277).

Далее Толстой формулирует, то ли от себя, то ли от постепенно прозревающего Мопассана, суровую правду о биологической жизни и смерти.

«Материальный мир […] – не […] лучший из миров» (с. 289). «Женщина […] уродуется, безобразно беременеет, грязно рожает, потом дети, […] потом просто старость и потом смерть […] Но мало того, что нет жизни в том, в чем казалась жизнь, сам начинаешь уходить из нее, сам слабеешь, дуреешь, разлагаешься [!…] Мопассан дожил до того трагического момента жизни, когда начиналась борьба между ложью той жизни, которая окружала его, и истиною [!], которую он начинал сознавать […] Начинались уже в нем приступы духовного рождения […] Будем же благодарны этому сильному [!], правдивому