Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » А. К. Жолковский, о Бабеле » Глава 2. Толстой и Бабель, авторы Мопассана, страница21

Глава 2. Толстой и Бабель, авторы Мопассана, страница21

невинности и Богу – подлинное воскресение. У Бабеля личность обретает себя, лишь прибегнув к эстетическому и эротическому контакту, культуре, искусству, выдумке, вплоть до преднамеренного извращения образа детства и сознательного артистического конструирования «братства». Да и конечная цель бабелевского квеста не духовная – достичь воскресения, а артистическая – «пережить забвение». Интересно, что это заявление следует в «Гонораре» непосредственно за словами о нежелании «сочинять хуже, чем […] Лев Толстой». Дополнительная – вольная или невольная – ирония здесь состоит в том, что Толстой, к литературному бессмертию которого апеллирует бабелевский герой, в последний период отрекся от мирской славы, принесенной ему его художественными шедеврами.

Толстой видит выход в максимальном упрощении и обеднении всех структур и взаимоотношений[48] и освобождении людей друг от друга, в частности, Масловой – от манипулятивных ходов Нехлюдова и их обоих – от соревнования во взаимном самопожертвовании ради спасения другого. Бабель, напротив, приветствует жизнетворческое покорение героини героем и сложную косвенность импровизируемых им взаимоотражений разнообразных культурных и сексуальных ролей обоих.

Соответственно, Бабель решительно перекраивает всю заданную в «Воскресении» картину отношений между героем и проституткой. Многие черты этой картины уже отразились в нашем изложении, но имеет смысл кратко резюмировать ее как один из вариантов парадигмы, образующей точку отсчета для «Справки»[49].

У Толстого проститутка – бывшая невинная девушка, развращенная обществом в лице первого соблазнителя и последующих клиентов. Ее состояние – зло, и она подлежит спасению. Спаситель (в «Воскресении» он совпадает с соблазнителем; упоминается и обязательный со времен Чернышевского «студент, обещавший выкупить ее» [120, т. 13, с. 248]) пытается открыть ей глаза, говорит ей, что она «ближе для [него], чем сестра» (с. 154), объясняется в любви, хочет жениться на ней, помогает деньгами. Предложение денег – как при первом соблазнении, так и при попытках спасения – натыкается на сопротивление, деньги отвергаются, навязываются и снова отвергаются, знаменуя освобождение героини.

Помимо символического «братства» с героем героиня находится в отношении двойничества с порядочной женщиной (или женщинами), являя лишь более откровенный тип продажности. Зеркально связана она и со своим соблазнителем/спасителем, в котором тоже обнаруживаются черты слабости, продажности, погруженности в нравственную спячку. Между ними завязывается поединок воль и взаимной жертвенности, в котором «побеждает» женщина:

«Катюша не хочет моей жертвы, а хочет своей. Она победила и я победил» [, – думал Нехлюдов]» (с. 329);