в произведение искусства (159). Этот подход противоположен бунинскому: юный Арсеньев выражается цитатами, а взрослый повествователь свободен в выборе нужных слов. Но оба автора акцентируют работу с языком и взаимоотношения с чужим, традиционным словом.
Установка на “искусство” создает напряжение в самой фигуре “автобиографа”, подлинной и вымышленной одновременно. Тут Горький следует за Толстым, но усиливает его игру тем, что пишет о “реальном” Алексее Каширине-Пешкове от имени сконструированной личности - "Максима Горького" (135). Псевдоним "Андрей Белый" тоже дальше от реального имени Борис Бугаев, чем вымышленное имя Котик Летаев. Бунин ближе к толстовской традиции - псевдоним (Арсеньев, ср. у Толстого Иртеньев) он дает своему описываемому, а не пишущему “я”; но он охотно подмешивает к реальным персонажам вымышленных (185-186, 193) и отступает от фактов.
Горьковская философия времени противоположна толстовской и аксаковской. Отталкиваясь от дворянской идиллии, согласно которой рай - в прошлом, Горький вслед за Чернышевским верит, что все лучшее - впереди (203-204); путь к нему обещают книги, просвещение, труд, революция. Белый же и Бунин ставят ностальгию по прошлому но новую, “артистическую, основу.
Для Белого детство синоним творчества. В "Котике Летаеве" ребенок контаминирует слышанные от отца цитаты из Библии с именем няни Раисы Ивановны в образ "райской" жизни (ср. бабелевскую Раису!), а ревнивые родители разлучают ребенка с любимой няней. “Дворянские” мотивы (ностальгия по детству, любимая няня) скрещены здесь с модернистской темой “творческого преображения” языкового, мифологического и раннего сексуального материала (ложная этимология, изгнание из рая, любовь, ревность) (169).
Для Бунина искусство, в частности, эмигрантское вос- и пере-создание прошлого, это способ обмануть забвение и смерть (180). Так ностальгические задачи смыкаются с установкой на сплав фактографии с литературностью. У Белого подобное же сочетание экзистенциальных и нарративных задач приводит к созданию изощренной “тройной перспективы”: подросший между двумя романами юный герой хранит лишь смутную память об "оккультном" мире детства (описанном в "Котике Летаеве"), так что одни и те же эпизоды даются читателю глазами взрослого повествователя, подростка и ребенка (172).
На этом фоне "Справка"/"Гонорар" являет неожиданно богатое совмещение отмеченных тенденций. В основу рассказа открыто положен “писательский” взгляд на жизнь. Цель искусства видится в том, чтобы "пережить забвение". Личность рассказчика квази-автобиогорафична и в то же время нарочито фальсифицирована. Структурным принципом повествования сделана “тройная перспектива”, уводящая во все более далекое детство,
