даже
наверное не так гладко, но я мог подумать и так.
Я сидел на подоконнике и смотрел на закат. И мне казалось тогда, что я
самый счастливый, даже несправедливо счастливый человек на всем свете.
С Нелидовой мы так и не познакомились: на следующий день шел в Сухум
моторный дубок "Лев Толстой", и мы, боясь застрять в Афоне, уехали на нем,
не испытывая особого сожаления.
Горы слишком близко прижимали монастырь к морю, теснили его, почти
сталкивали в воду. В гостинице пахло прогорклым постным маслом и уборными.
Собор был расписан сладенькими картинами из Ветхого и Нового завета. На этих
картинках все люди были в голубых и розовых одеждах и возводили очи к
куполу. Там парил, сидя на пухлом облаке, седобородый и хмурый бог Саваоф.
Из-под подола его хламиды виднелись толстые ноги в обыкновенных кожаных
сандалиях. Очевидно, художник не решился изобразить Саваофа босиком.
Нелидову я снова встретил рано утром в день отъезда в унылом коридоре.
Голова ее была в папильотках, от нее пахло паленой бумагой, и я не заметил в
этой женщине вчерашней прелести.
Увидев ее припухлое лицо, я почувствовал глухое раздражение, а Бабель,
ядовито блеснув глазами, сказал:
-- Вот что делает маджарка, молодой человек.
Бабель прожил в Сухуме всего пять дней и уехал к себе в Батум. И снова
я остался в томительном одиночестве.
НЕСКОЛЬКО СЛОВ О БАБЕЛЕ
Мы верим в первое впечатление. Принято думать, что оно безошибочное. Мы
убеждены, что, сколько бы раз ни меняли свое мнение о человеке, все равно
рано или поздно мы возвратимся к первому впечатлению.
Веру в первое впечатление ничем нельзя объяснить, кроме убежденности
человека в собственной проницательности. В своей жизни я часто проверял это
"первое впечатление", но всегда с переменным успехом.
Часто первое впечатление задает нам хитрые загадки.
В обстановке некоторой загадочности и моего изумления и произошла моя
первая встреча с Бабелем. Это было в 1925 году под Одессой, в дачной
местности Средний Фонтан.
К западу от Одессы тянется на много километров в сторону открытого моря
полоса старых садов и дач. Вся эта местность носит название Фонтанов (Малый,
Средний и Большой Фонтаны), хотя никаких фонтанов там нет. Да, кажется, и не
было.
Дачи на Фонтанах назывались, конечно, "шикарно", по-одесски --
"виллами". Вилла Вальтуха, вилла Гончарюка, вилла Шаи Крапотницкого.
Вся полоса Фонтанов была разбита на станции (по числу остановок
трамвая) -- от 1-й станции до 16-й.
Станции Фонтанов ничем особенно не отличались друг от друга (сады,
дачи, крутые спуски к морю, заросли дрока, разрушенные ограды и снова сады),
кроме разного запаха и разной густоты воздуха.
На 1-й станции в окна трамвая влетал сухой дух перестоявшейся лебеды и
ботвы помидоров. Объяснялось это тем, что 1-я станция находилась еще на
окраине города, в черте его огородов и пустырей. Там в пропыленной траве
сверкали, как тысячи игрушечных солнц, бесчисленные осколки стекла. Особенно
красивыми, изумрудными искрами вспыхивали битые пивные бутылки.
С каждым километром линия трамвая отходила от городских окраин и
приближалась к морю, пока на 9-й станции до нее не начинал уже явственно
достигать свежий прибойный гул.
Вскоре этот гул и запах скал, облитых морем и просыхающих на солнце,
распространялся далеко вокруг вместе со сладким чадом скумбрии. Ее жарили на
железных листах. Листы эти обитатели Фонтанов сдирали с крыш заброшенных дач
и сторожек.
А за 16-й станцией воздух внезапно менялся -- из бледного и как бы
утомленного он превращался в плотную, глухую синеву. Синева
