Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Воспоминания о Бабеле » Воспоминания о Бабеле, страница52

Воспоминания о Бабеле, страница52

Александр Никанорович.

        Гость задумался.

        —  Есть  у  меня  один  рассказ,  —  нерешительно начал  он.  —  Но, понимаете, в нем нет конца. А у меня, вы знаете, — он развел руками, — это может быть и полгода.

        И он опять засмеялся, но на этот раз как-то неловко, будто извиняясь.

        — Ну что ж, Исаак Эммануилович, будем ждать, — сказал Зуев. — Только уж вы никуда.

        — Конечно, конечно.

        Исаак  Эммануилович  простился. Еще  раз  блеснули  стекла  его  очков, просияла широкая, добродушно-лукавая улыбка, и он ушел.

        — Кто это был? — крайне заинтересованный, спросил я Зуева.

        — Бабель, — ответил Александр Никанорович, снова садясь за свой стол.

        Должно  быть, у меня был  очень глупый  вид в  эту минуту: так поразила меня  эта внезапно прозвучавшая фамилия.  Я ли не знал «Конармии», «Одесских рассказов»!  У  читателей  моего  поколения многие  чеканные  реплики героев бабелевских  рассказов были на слуху, вошли  в  речевой обиход как афоризмы, как крылатые  слова. «И  прошу вас, товарищ  из  резерва, смотреть  на  меня официальным глазом». «И, сняв со стенки верного  винта, я смыл этот  позор с лица  трудовой  земли  и республики». «Коммунистическая  наша  партия  есть, товарищ Хлебников, железная шеренга бойцов, отдающих кровь в  первом ряду, и когда из железа вытекает кровь, то это вам, товарищ, не шутки, а победа  или смерть».

        Я долго не мог опомниться: я видел Бабеля.

        Много раз после того я встречал Исаака  Эммануиловича -в издательствах, в  писательском  клубе,  слышал  его  с  трибуны  Первого  съезда  советских писателей.  Но  первая  встреча  резче всего  запечатлелась  в моей  памяти. Почему? Может  быть,  потому, что  тогда я  как-то  всей  кожей ощутил и его жизнерадостность,  и  веселость,  и  чувство юмора,  и  сердечную теплоту  к дряхлой бабке и ко всем людям, и великую требовательность к своему искусству художника, который мог месяцами искать единственно необходимые, неожиданные, немыслимые и неповторимые  слова, который знал, что тайна фразы «заключается в    повороте,  едва  ощутимом»,  что  «никакое  железо  не  может    войти  в человеческое сердце так леденяще, как точка, поставленная вовремя».

 

          Г. Мунблит

 

          ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ

 

        Нет на свете более трудной задачи, чем описать наружность человека так, чтобы  читатель увидел его  воочию. Что  же до  Бабеля,  то  его  наружность описать особенно трудно.

        Все в нем казалось обыкновенным — и коренастая фигура с короткой шеей, и  широкое доброе лицо,  и часто собирающийся в морщины высокий лоб.  А  все вместе  было необыкновенным.  И это чувствовал всякий  сколько-нибудь близко соприкасавшийся с ним.

        Прищуренные    глаза    и    насмешливая  улыбка  были    только    внешними проявлениями его отношения к  тому, что его окружало. Самое же отношение это было неизменно проникнуто жадным  и  доброжелательным  любопытством. Он был, как мне всегда казалось, необыкновенно  проницателен  и  все видел насквозь, но, в отличие от множества прозорливцев, проницательность порождала в нем не скептицизм, а веселое удивление. Видимо, поводы для этого открывались ему не на  поверхности  вещей,    а    в  их    глубине,    где  таятся  невидимые  для невнимательных людей радостные неожиданности. И еще. Существует такая манера вести себя, которая называется важность. Глядя на Бабеля, даже и представить себе нельзя было, что эта самая важность бывает на свете.  И  это тоже очень существенная черта его облика.

        Наша  первая встреча была поначалу вполне деловой. Произошло это году в тридцать шестом, а может быть, немного позже.

        В  редакции «Знамени», где я  тогда  работал, редакции  предприимчивой, удачливой и честолюбивой,