и, дойдя до хертеля, спокойно обогнула его.
Неожиданно послышался чей-то чужой, яростный голос:
-- Как вы ведете коня? Собрать его надо, поднять в галоп и выслать на
препятствие. А вы развесили повод, пассажиром в седле болтаетесь!
Я с удивлением оглянулся -- это кричал Бабель. Всадник презрительно
оглядел его мешковатую, штатскую фигуру и издевательски промолвил:
-- Кричать все здоровы, а ты бы, очкарик, сам попробовал прыгать.
Бабель мигом оказался возле него.
-- Слазь! -- грозно приказал он. -- Раз, два!
Ошеломленный парень испуганно сполз с седла, и Бабель перетянул
стремена -- они были ему длинны. Потом он захватил левой рукой повод вместе
с гривой, вдел левую ногу в стремя, взялся правой рукой за луку седла,
оттолкнулся от земли правой ногой и мигом очутился в седле. И уже это был
новый, незнакомый мне Бабель. Он свободно и чуть небрежно сидел в седле,
натянутым поводом подтянул голову коня, сжал его бока шенкелями и коротким
толчком каблуков выслал его вперед. И конь словно преобразился -весь
подобрался, почуяв настоящего всадника.
Бабель повел его короткой, собранной рысью, описал вольт и резким
толчком правого шенкеля поднял коня в галоп, потом свернул к хертелю,
наклонился вперед, и конь птицей перелетел через препятствие. Молодецки
спрыгнув на землю, не выпуская повода, Бабель крикнул парня и командирским
голосом бросил:
-- Повод не распускать, в седле сидеть крепче!
И быстро пошел из манежа. Во дворе он повернулся ко мне и промолвил:
-- Человека трудно понять. Вдруг снова захочется скакать, брать
барьеры... Не мог видеть, как портят коня.
Слава пришла к нему стремительно, шумно. Его переводили на иностранные
языки, редакции лучших журналов осаждали его, просили рассказы. А он работал
медленно, вытачивая каждое слово, каждую фразу, вечно недовольный собой,
подолгу ничего не давая в печать, но не прекращая упорной работы. Он был
общителен, у него было много друзей, и когда он, обычно немногословный,
вдруг начинал рассказывать, -- а рассказывал он изумительно, -- было похоже,
будто художник широкими мазками набрасывает на полотно то, что видно ему
одному.
Он любил жизнь, много и жадно изучал ее и какие только профессии не
перепробовал! Известно, что после его первых неудачных рассказов Горький
послал его "в люди" и Бабель семь лет ничего не печатал, хотя все это время
работал. А в тридцатых годах он, уже знаменитый писатель, опять усомнился в
том, правильно ли пишет, и снова замолчал, перестал печататься, не
переставая писать.
Его выбрали делегатом на Международный конгресс писателей,
происходивший в Париже. Лучшие писатели Франции встретили его как равного --
переводы его рассказов были известны и высоко оценены там. Он прекрасно
владел французским языком и блистательно выступил на конгрессе. Его слушали
с глубоким интересом, аплодировали.
В последний раз я видел Бабеля в 1936 году, когда он собирался на
Северный Кавказ, где подолгу гостил у своего друга, партийного работника
Кабардино-Балкарской АССР Бетала Калмыкова. Мы шли по Тверской, и он
напомнил мне, что я обещал подарить ему мою последнюю книгу. Я предложил
сделать сегодня же вечером.
-- Я сегодня уезжаю, -- ответил Бабель, -- но когда вернусь, вы придете
ко мне с вашей книгой.
Он был спокоен, шутил. Прощаясь, сказал, пожимая мне руку:
-- Вы не собираетесь в Одессу? Если поедете, поклонитесь ей от меня.
Т. Стах
КАКИМ Я ПОМНЮ БАБЕЛЯ
Весной, -- если память мне не изменяет, это было в 1923 году, -- я
познакомилась
