«Напазончили, стало быть?» — говорю я. Он очень смущен: «Вам уже сказали, черти?» — «Никто, говорю, не сказал, сам знаю». — «А «пазончить» здесь не к месту, — отвечает с большим достоинством этот несчастный. — Посмотрите в словаре. «Пазончить», да будет вам известно, означает — обрубать конечности и даже голову… Это вы будете пазончить мою рукопись». А то приносят что-нибудь под Хаксли или под Джи Эйч Лоренса. Знаете этого великого интеллектуала, автора «Детей и любовников», «Любовника леди Чаттерлей» и прочего? Не смешивать с другим Лоренсом. Но на это у нас есть свой интеллектуал, специалист по высоколобым. Ему, конечно, лучше, чем мне, — иногда у его авторов бывает так плохо, что даже вроде бы хорошо!..» Очень мил этот Митрофанов! Но чай уже, вероятно, готов.
Бабель убежал за чаем, принес, сам разлил по стаканам, остался доволен и неожиданно заявил:
— Пейте, а я прочитаю вам мой новый рассказ.
И стал читать. Это был рассказ «Справка», который до того назывался «Мой первый гонорар». Когда он кончил читать, мы помолчали немного. Тихо улыбалась, закрыв глаза, Марья Романовна.
Наконец Владимир Александрович первым опомнился, чмокнул губами и протянул руку к тетрадке с рассказом.
— Не пойдет. Ведь сам понимаешь! Но для аванса годится. Все-таки оправдательный документ.
Бабель отвел его руку и, к моему изумлению, протянул тетрадку мне.
— Это вам за Повеса! Отличную тему вы мне напомнили.
— А вы… а у вас остался еще экземпляр? — спросил я в полной растерянности, взяв у Бабеля рукопись.
— Остался. Я его уже переписал и еще перепишу и когда-нибудь отдам ему, — сказал Бабель, повернувшись к хозяину.
— Негодяй! — ответил тот. — А как будет с оправдательным документом?
— Никак! Я не возьму под этот рассказ аванс. Ты ведь сам сказал, что его нельзя печатать.
Так я и получил от Бабеля написанный его рукой один из вариантов (и, кажется, лучший) его рассказа «Мой первый гонорар».
M. H. Берков
МЫ БЫЛИ ЗНАКОМЫ С ДЕТСТВА
Я поступил в 3-й класс Одесского коммерческого училища имени Николая I в 1906 году. Меня посадили на парту рядом с Бабелем. В последующих классах мы также сидели за одной партой. Это сблизило и сдружило нас.
Коммерческое училище, в котором мы учились, содержалось в основном на средства одесского купечества. На подготовку в этом училище квалифицированных работников для банков и коммерческих предприятий купцы не жалели средств.
Училище занимало большое трехэтажное здание с просторными классами, залами, кабинетами, лабораториями. При училище были: большой двор, сад и даже своя церковь.
Программа училища равнялась курсу гимназии без латинского языка, но зато к этому курсу прибавлялся ряд специальных предметов: химия, товароведение, бухгалтерия, коммерческие исчисления, законоведение, политическая экономия. Много часов уделялось языкам — французскому, немецкому и английскому.
Для поступления евреев в Коммерческое училище и в Коммерческий институт была более высокая процентная норма, поэтому Бабель, не имея никакого влечения к коммерческим наукам, обучался в двух коммерческих учебных заведениях — сначала в училище, а затем в институте.
В период обучения Бабеля в училище нам, его школьным товарищам, ничто не говорило о том, что он изберет себе путь писателя. Он хорошо отвечал на уроках по литературе и получал отличные отметки по классным и домашним сочинениям. Но пятерки по литературе получали и другие ученики.
Некоторыми чертами своего характера