Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Произведения автора » Воспоминания о Бабеле, страница148

Воспоминания о Бабеле, страница148

поглядывал  на спорщиков, переводя глаза с одного на другого.

        Слушал  он  с  необыкновенным вниманием,  которое ничуть не ослабевало, если  собеседник,  разгорячившись  во    время  спора,  вдруг  начинал  нести очевидную чушь, — тогда Бабель поворачивался  всем корпусом именно к нему и вглядывался  в  спорщика    с    живейшим    любопытством.    Наконец    один  из присутствующих задал  ему  какой-то  вопрос,  и  тут я впервые  увидела одну характерную особенность Бабеля, которую потом так хорошо знала.

        Ответил он не сразу.

        Слегка приподнявшись со стула, он снова опустился на него, подложив под себя одну ногу;  в  такой позе обычно сидят не взрослые люди, а непоседливые подростки,  за  что  получают замечания  от  учителя  в  школе. Чуть вытянув «трубочкой» губы, он  помолчал  и  лишь потом  неторопливо  ответил. Но этот ответ был таким блистательным по остроумию и мысли, так выразительно,  свежо и  точно  было  каждое  произнесенное  им  слово,  что  все спорщики,  сразу затихнув, слушали Бабеля, не сводя с него глаз.  А  он,  увлекшись, принялся рассказывать одну историю за другой.

        Рассказчик Бабель был необыкновенный.

        Он владел тайной силой словесного изображения, заставляя слушателей как бы увидеть  своими глазами каждого  человека,  о котором рассказывал, и все, что с этим человеком происходило.

        Трагическое  соединялось  в    его    историях  со  смешным,  искренность соседствовала с лукавством. Магия его воображения была настолько сильна, что даже  самые    испытанные  рассказчики,    самые    избалованные  удивительными историями литераторы слушали  его затаив дыхание. И сколько раз после  этого вечера,  когда  я видела, как  Бабель, приподнявшись со стула, снова на него садится, подложив под  себя одну ногу и вытянув «трубочкой» губы, я замирала от радостного ожидания, зная, что сейчас произойдет очередное чудо.

        Иногда  это  разворачивался  целый  сюжет,  рассказанный  с  тончайшими подробностями, с сочными, то жесткими, то забавными деталями, а иногда всего лишь две-три неторопливо произнесенные фразы,  снайперски точно определяющие смысл события или характера человека. Но всякий раз, если  тема была  Бабелю интересна, вспыхивало фейерверком его поразительное по силе воображение.

        Из дома Левидовых мы ушли одновременно.

        Я жила тогда неподалеку на  Арбате, Бабель пошел меня  проводить. Когда мы прощались,  я  почему-то  рассказала,  что увлекаюсь сейчас  фотографией: Роман  Кармен, работавший в ту пору фоторепортером, приохотил меня  к своему делу, когда я ездила вместе с ним на съемки.

        — Приходите как-нибудь, я вас сфотографирую, — с беспечной храбростью сказала  я.  —  Только днем,  чтобы  я  могла  сделать  снимок при  дневном освещении.

        Внимательно на  меня покосившись, Бабель промолчал. Позже я узнала, что фотографироваться  он не любил  и собственных фотографий,  снятых  в  зрелом возрасте, у него почти не было.

        К моему удивлению, спустя несколько дней раздался телефонный звонок.

        — В котором часу бывает хорошее дневное освещение? — ворчливо спросил негромкий, чуть  задыхающийся  голос, который  позже  стал  так  хорошо  мне знаком.

        И вот  солнечным  полднем, точно в  назначенное время, в перенаселенной коммунальной квартире на Арбате появился удивительный гость.

        С  интересом поглядывая вокруг сквозь очки, он  не торопясь  прошел  по высокому,  бесконечно  длинному,  тускло  освещенному единственной лампочкой коридору огромной квартиры, некогда принадлежавшей  банкиру Ведерникову, а в пору, когда я въехала в  нее,  вмещающей  девять семейств.  Бывшая роскошная гостиная банкира с позолоченной лепниной  на потолке была разделена фанерной перегородкой на