неизвестно кому Бетал
сказал: "Надо бы подмести дорожки". И кто-то рядом из темноты ответил:
"Будет сделано!.." Он всегда окружен личной охраной, состоящей из товарищей,
бывших партизан, -- повторил Бабель, -- а когда Сталин распорядился, чтобы у
Бетала была официальная охрана и чтобы его сопровождали телохранители, он с
трудом переносил это и страшно над охранниками издевался. Недавно мы ездили
с Беталом на строящуюся электростанцию. Вышли из машины и пошли по тропинке.
Тотчас из другой машины, нагнавшей нас, вышли двое красноармейцев и пошли за
нами. Вдруг мы увидели перед собой на тропинке свернувшуюся змею. Бетал
обернулся и сказал одному из телохранителей: "А ну-ка, убей змею!" Тот
остановился и растерялся, не зная, как к ней подойти. Бетал быстро шагнул
вперед, наклонился, как-то по-особому схватил змею и швырнул на землю. Она
была мертва. Обернувшись, он иронически сказал: "Как же вы будете защищать
меня, когда вы змею убить боитесь?" -- и пошел дальше.
Строящаяся электростанция была гордостью Бетала Калмыкова, он много
говорил о ней и почти ежедневно сам бывал на стройке.
Бабель присутствовал в обкоме на специальном совещании инструкторов,
которые отправлялись в Балкарию, чтобы ликвидировать те 15 процентов
единоличных хозяйств, которые там еще оставались. Возвратившись, Бабель
повторил мне речь, произнесенную Беталом перед инструкторами:
"Побрякушки, погремушки сбросьте, это вам не война. Живите с людьми на
пастбищах, спите с ними в кошах, ешьте с ними одну и ту же пищу и помните,
что вы едете налаживать не чью-то чужую жизнь, а свою собственную. Я скоро
туда приеду. Я знаю, вы выставите людей, которые скажут, что все хорошо,
но... выйдет один старик и расскажет мне правду. Если вы все хорошо
устроите, то с каким приятным чувством вы будете встречать день Седьмого
ноября. Если же вы все провалите... унистожу, унистожу всех до одного!"
(Хорошо говоря по-русски, Бетал некоторые слова немного искажал.)
-- Угроза была нешуточной, инструкторы побледнели, -- закончил Бабель
свой рассказ...
Мне надоело мое безделье, и однажды, гуляя, я увидела женщин, убиравших
в поле морковь. Я присоединилась к ним и проработала до обеда. Настроение у
меня сразу поднялось, обедала я с аппетитом в первый раз за все время моего
пребывания в Нальчике. Когда Бабель после обеда пришел ко мне, я ничего ему
не сказала. Но Бетал уже все знал.
-- Этот человек знает, что делается в его "владениях" в каждую минуту
времени. Он не может иначе, -- сказал Бабель.
И вскоре это подтвердилось еще раз. В конце октября Бетал предложил нам
поехать в такое -- единственное -- место, откуда виден весь Кавказский
хребет и одновременно две его вершины -- Эльбрус и Казбек. Выехали верхом на
лошадях в ясное, солнечное утро. И только на пути нашем туда нас дважды
нагоняли верховые, которых посылал Бетал, чтобы узнать, все ли у нас хорошо.
Мы решили провести на горе Нартух ночь, увидеть Кавказский хребет на
рассвете и на другой день к вечеру возвратиться в Нальчик. Никогда раньше не
видела я альпийских лугов; высоко над уровнем моря на чуть холмистой
местности расстилался зеленый ковер с цветами и стояли стога свежего сена.
Было очень жарко. Невозможно было себе представить, что в Москве в это время
деревья стоят голые и льет холодный дождь. Ночью все сидели у костра, в
большом котле варились свежие початки кукурузы. То и дело вокруг раздавался
звон и грохот -- это сторожа кукурузного поля отгоняли медведей,
покушавшихся на урожай.
Наконец из предрассветной мглы начали выступать горы, -- сумрачные,
темно-синие
