сердце. С Максимом мы очень подружились в Италии, сделали вместе на
автомобиле много тысяч километров, провели много вечеров за бутылкой
Кианти..."
Иногда Бабель по нескольку дней жил в доме Алексея Максимовича в
Горках. Это бывало тогда, когда он выполнял по поручению Горького
какую-нибудь работу. В такие дни общение Бабеля с ним было наиболее тесным,
и разговоры касались главным образом литературы. Мне запомнилось одно
признание Горького, переданное мне Бабелем:
-- Сегодня старик вдруг разговорился со мной и сказал: "Написал, старый
дурак, одну по настоящему стоящую вещь -- "Рассказ о безответной любви", а
никто и не заметил".
Об этом периоде 18 июня Бабель писал своим близким:
"Живу на прежнем месте -- У А. М. Как говорят в Одессе -- тысяча и одна
ночь. Воспоминаний хватит на всю жизнь. Продолжаю подыскивать укромное место
под Москвой. Кое-что намечалось; в течение ближайшей недели на чем-нибудь
остановлюсь. По поручению А. М. занимался все время редакционной работой и
забросил сценарий".
В этом письме речь идет о сценарии по поэме Багрицкого "Дума про
Опанаса", который Бабель тогда начал писать.
Как-то, возвратившись от Горького, Бабель рассказал: -- Случайно
задержался и остался наедине с Ягодой. Чтобы прервать наступившее тягостное
молчание, я спросил его: "Генрих Григорьевич, скажите, как надо себя вести,
если попадешь к вам в лапы?" Тот живо ответил: "Все отрицать, какие бы
обвинения мы ни предъявляли, говорить "нет", только "нет", все отрицать --
тогда мы бессильны". Позже, когда уже при Ежове шли массовые аресты,
вспоминая эти слова Ягоды, Бабель говорил:
-- При Ягоде по сравнению с теперешним, наверное, было еще гуманное
время.
Зиму и весну 1936 года Горький провел в Крыму на своей даче в Тессели.
Возвратившись оттуда в середине мая, он, как известно, заболел гриппом,
который быстро перешел в воспаление легких. Положение стало угрожающим.
Еще 17 июня Бабель писал своей матери:
"Здоровье Горького по-прежнему неудовлетворительно, но он борется как
лев -- мы все время переходим от отчаяния к надежде. В последние дни доктора
обнадеживают больше, чем раньше. Сегодня прилетает Andrй Gide. Поеду его
встречать!"
Как и многие друзья Горького, Бабель в эти дни испытывал мучительную
тревогу и часто звонил на Малую Никитскую, надеясь узнать что-либо
утешительное. Надежды -- увы! -- не оправдались, и 18 июня наступил конец.
На другой день Бабель написал об этом матери:
"...Великое горе по всей стране, а у меня особенно. Этот человек был
для меня совестью, судьей, примером. Двадцать лет ничем не омраченной дружбы
и любви связывают меня с ним. Теперь чтить его память -- это значит жить и
работать. И то и другое делать хорошо. Тело А. М. выставлено в Колонном
зале, неисчислимые толпы текут мимо гроба..."
Мне не раз приходилось слышать, что Бабель будто бы встречался у
Горького со Сталиным, или же что он с Горьким ездил к Сталину в Кремль. Мне
Бабель никогда об этом не говорил. А вот придумать беседу со Сталиным и
весело рассказать о ней какому-нибудь доверчивому человеку -- это Бабель
мог. Так, видимо, родились легенды о том, как Сталин, беседуя с Бабелем,
предложил написать о себе роман, а Бабель будто бы сказал: "Подумаю, Иосиф
Виссарионович", или о том, как Горький в присутствии Сталина якобы заставил
Бабеля, только что вернувшегося из Франции, рассказать о ней, как Бабель
остроумно и весело рассказывал, а Сталин с безразличным выражением лица
слушал и потом что-то произнес невпопад...
Сосед Бабеля по московской
