осмотреть чердак, так как разыскивают какого-то человека.
Оказалось, что пришедших было четверо, двое полезли на чердак, а двое
остались. Один из них заявил, что им нужен Бабель, который может сказать,
где этот человек, и что я должна поехать с ними на дачу в Переделкино. Я
оделась, и мы поехали. Шофер отлично знал дорогу и ни о чем меня не
спрашивал. Поехали со мной двое.
Приехав на дачу, я разбудила сторожа и вошла через кухню, они за мной.
Перед дверью комнаты Бабеля я остановилась в нерешительности; жестом один из
них приказал мне стучать. Я постучала и услышала голос Бабеля:
-- Кто?
-- Я.
Тогда он оделся и открыл дверь. Оттолкнув меня от двери, двое сразу же
подошли к Бабелю:
-- Руки вверх! -- скомандовали они, потом ощупали его карманы и
прошлись руками по всему телу -- нет ли оружия.
Бабель молчал. Нас заставили выйти в другую, мою комнату; там мы сели
рядом и сидели, держа друг друга за руки. Говорить мы не могли.
Когда кончился обыск в комнате Бабеля, они сложили все его рукописи в
папки, заставили нас одеться и пойти к машине. Бабель сказал мне:
-- Не дали закончить... -- И я поняла, что речь идет о книге "Новые
рассказы". И потом тихо: -- Сообщите Андрею. -- Он имел в виду Андре Мальро.
В машине мы разместились так: на заднем сиденье -- мы с Бабелем, а
рядом с ним -- один из них. Другой сел вместе с шофером.
-- Ужаснее всего, что мать не будет получать моих писем, проговорил
Бабель и надолго замолчал.
Я не могла произнести ни слова. Сопровождающего он спросил по дороге:
-- Что, спать приходится мало? -- и даже засмеялся. Уже когда
подъезжали к Москве, я сказала Бабелю:
-- Буду вас ждать, буду считать, что вы уехали в Одессу... Только не
будет писем...
Он ответил:
-- Я вас очень прошу, чтобы девочка не была жалкой.
-- Но я не знаю, как сложится моя судьба... И тогда сидевший рядом с
Бабелем сказал:
-- К вам у нас никаких претензий нет.
Мы доехали до Лубянки и въехали в ворота. Машина остановилась перед
закрытой массивной дверью, охранявшейся двумя часовыми.
Бабель крепко меня поцеловал, проговорил:
-- Когда-то увидимся... -- и, выйдя из машины, не оглянувшись, вошел в
эту дверь.
Я окаменела и не могла даже плакать. Почему-то подумала -- дадут ли ему
там стакан горячего чая, без чего он никогда не мог начать день?
Меня отвезли домой на Николо-Воробинский, где все еще продолжался
обыск. Ездивший в Переделкино подошел к телефону и кому-то сообщил, что
отвез Бабеля. Очевидно, был задан вопрос: -- Острил? -- Пытался, --
последовал ответ.
Я попросила у них разрешения уехать, чтобы не опоздать на работу. Мне
разрешили: я переоделась и ушла. Эстер Григорьевна Макотинская, которая
ночевала у нас, успела мне шепнуть, что кое-что из одежды Бабеля сумела
перенести в мой шкаф, чтобы сохранить для него на случай необходимости.
Обыск все еще продолжался. Еще до моего ухода один из сотрудников НКВД
куда-то звонил и согласовывал вопрос -- сколько комнат мне оставить -- одну
или две. Потом, обратившись к другому, сказал:
-- Есть распоряжение оставить две комнаты. -- По тем временам это было
даже удивительно: из трех комнат нашей московской квартиры мне с маленькой
дочкой оставили две изолированные комнаты. Но тогда я даже не обратила на
это внимания. Кроме того, мне сообщили номер телефона 1-го отдела НКВД, куда
я могла бы обратиться в случае необходимости.
Опечатали комнату Бабеля, забрали рукописи, дневники, письма, листы с
дарственными надписями, выдранные при обыске из подаренных Бабелю книг...
