привлечь к
уголовной ответственности, но этого не допустили. Однажды, какое-то время
спустя после разоблачения Эльсберга, я встретила его в Институте мировой
литературы, случайно с ним столкнулась. У него был такой жалкий вид, что я
ответила ему на поклон, но не остановилась. Жалкая у него судьба и страшная
была жизнь!
О возможности реабилитации заключенных я узнала одной из первых.
Главного инженера Мосметростроя Абрама Григорьевича Танкилевича судили
по какому-то выдуманному делу вместе с сотрудниками
Научно-исследовательского института железнодорожного транспорта. Его не
взяли, находился только под домашним арестом и должен был являться на
заседания народного суда. Суд длился долго, так как обвиняемых было много. И
вот однажды во время перерыва в судебном заседании Танкилевич случайно
подслушал разговор адвокатов между собой, из которого узнал, что создана
комиссия под председательством Генерального прокурора СССР Руденко по
реабилитации людей, осужденных в годы культа личности Сталина. Это было в
январе 1954 года. Танкилевич сейчас же позвонил мне и рассказал о
подслушанном разговоре адвокатов. Я ничего не знала о такой комиссии и
абсолютно не знала, как нужно к ней обращаться, но сейчас же написала
заявление такого содержания:
"Мой муж, писатель И. Э. Бабель, был арестован 15 мая 1939 года и
осужден сроком на 10 лет без права переписки.
По справкам, получаемым мною ежегодно в справочном бюро МВД СССР, он
жив и содержится в лагерях.
Учитывая талантливость И. Э. Бабеля как писателя, а также то
обстоятельство, что с момента его ареста прошло уже 15 лет, прошу Вас
пересмотреть дело И. Э. Бабеля для возможности облегчения его дальнейшей
участи.
А. Пирожкова 25.1.54 г.
В последующем в заявлениях, адресованных Руденко, люди прямо просили о
реабилитации. Мне же тогда это слово было незнакомо.
К нашему удивлению, через 10 дней пришел ответ от Генерального
прокурора, в котором сообщалось:
"Ваша жалоба от 5 февраля 1954 г., адресованная Генеральному прокурору
СССР по делу Бабеля И. Э., поступила в Главную военную прокуратуру и
проверяется.
О результатах Вам будет сообщено".
А через две недели, то есть 19 февраля 1954 г. -- снова письмо из
Прокуратуры СССР:
"Сообщаю, что Ваша жалоба Прокуратурой СССР проверяется. Результаты
проверки будут сообщены дополнительно".
Первое письмо было подписано Военным прокурором Главной военной
прокуратуры, а второе -- прокурором отдела по спецделам.
Но прошло еще несколько месяцев, когда уже летом, быть может в июне,
мне позвонил незнакомый человек, назвался следователем Долженко и пригласил
зайти к нему. Отделение прокуратуры, где принимал меня Долженко, помещалось
на улице Кирова, недалеко от Кировских ворот.
Это был довольно симпатичный, средних лет человек. Перелистывая
какую-то папку, он задавал мне вопросы сначала обо мне, где работаю, какую
должность занимаю, какая у меня семья. Узнав, что я работаю главным
конструктором в Метрогипротрансе, он сказал:
-- Это удивительно при ваших биографических данных. Вопросы,
относящиеся к Бабелю, касались его знакомства с
Андре Мальро и с Ежовыми. Я спросила Долженко:
-- Вы дело Бабеля видели? Он ответил:
-- Вот оно, передо мной.
-- И какое у вас впечатление?
-- Дело шито белыми нитками...
И тут я чуть не потеряла сознание. В глазах у меня потемнело, и я чудом
не упала со стула, схватившись за край стола. Долженко даже испугался,
вскочил, подбежал ко мне, дал
