Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Конармейский дневник 1920 года » Конармейский дневник 1920 года, страница34

Конармейский дневник 1920 года, страница34

  Я понял — что такое лошадь для казака и кавалериста.

    Спешенные всадники на пыльных горячих дорогах, седла в руках, спят  как убитые на чужих подводах, везде гниют лошади, разговоры только о  лошадях, обычай мены, азарт, лошади мученики, лошади страдальцы, об них  —  эпопея, сам проникся этим чувством — каждый переход больно за лошадь.

    Визиты Апанасенко со  свитой  к  Буденному.  Буденный  и  Ворошилов  на фольварке, сидят у стола. Рапорт Апанасенко, вытянувшись. Неудача  особого полка — проектировали налет на Львов, вышли,  в  особом  полку  сторожевое охранение, как всегда, спало, его сняли, поляки подкатили пулемет  на  100 шагов, изловили коней, поранили половину полка.

    Праздник Спаса — 19 августа — в Баршовице, убиваемая,  но  еще  дышащая деревня, покой, луга, масса гусей (с ними потом  распорядились,  Сидоренко или Егор рубят шашкой гусей на доске), мы едим вареного гуся, в тот  день, белые, они украшают деревню, на зеленых (лугах), население праздничное, но хилое,  призрачное,  едва  вылезшее  из    хижин,    молчаливое,    странное, изумленное и совсем согнутое.

    В этом празднике есть что-то тихое и придавленное.

    Униатский священник в Баршовице. Разрушенный, испоганенный  сад,  здесь стоял штаб Буденного и сломанный, сожженный улей, это  ужасный  варварский обычай — вспоминаю разломанные рамки, тысячи пчел, жужжащих и  бьющихся  у разрушенного улья, их тревожные рои.

    Священник  объясняет  мне  разницу  между  униатством  и  православием. Шептицкий великий человек, ходит в парусиновой рясе. Толстенький  человек, черное, пухлое лицо, бритые щеки, блестящие глазки с ячменем.

    Продвижение к Львову. Батареи тянутся все ближе.  Малоудачный  бой  под Островом,  но  все  же  поляки  уходят.  Сведения  об  обороне  Львова    — профессора, женщины, подростки. Апанасенко будет их резать — он  ненавидит интеллигенцию,  это  глубоко,  он  хочет    аристократического    по-своему, мужицкого, казацкого государства.

    Прошла неделя боев — 21 августа наши части в 4-х верстах у Львова.

    Приказ — всей Конармии перейти в распоряжение запфронта. Нас двигают на север — к Люблину. Там наступление. Снимают армию, стоящую в  4-х  верстах от города, которого добивались столько времени. Нас заменит  14-ая  армия. Что это — безумие или невозможность  взять  город  кавалерией?  45-верстый переход из Баршовице в Адамы будет мне памятен всю жизнь. Я на своей пегой лошаденке, Шеко в экипаже, зной и пыль, пыль  из  Апокалипсиса,  удушливые облака, бесконечные обозы, идут все бригады, облака пыли, от  которых  нет спасения, страшно задыхаешься, кругом грай, движение, уезжаю с  эскадроном по  полям,  теряем  Шеко,  начинается  самое  страшное,    езда    на    моем непоспевающем коньке, бесконечно едем и все рысью, я выматываюсь, эскадрон хочет обогнать обозы, обгоняем, боюсь отстать, лошадь  идет  как  пух,  по инерции, идут все бригады, вся артиллерия, оставили для заслона по  одному полку, которые должны присоединиться к  дивизии  с  наступлением  темноты. Проезжаем ночью через мертвый, тихий Буек. Что  особенного  в  галицийских городах? Смешение грязного  и  тяжелого  Востока  (Византии  и  евреев)  с немецким пивным Западом. От Буска 15 км. Я не выдержу.  Меняюсь  лошадьми. Оказывается, нет  покрышки  на  седле.  Ехать  мучительно.  Каждый  раз  я принимаю другую позу. Привал в  Козлове.  Темная  изба,  хлеб  с  молоком. Какой-то крестьянин, мягкий и приветливый  человек,  был  военнопленным  в Одессе, я лежу на лавке, заснуть нельзя, на мне  чужой  френч,  лошади  во тьме, в избе душно, дети на полу. Приехали в Адамы в  4  часа  ночи.  Шеко спит. Я ставлю где-то лошадь сено есть и ложусь спать.

 

    21.8.20. Адамы

    Испуганные русины.