Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Конармия » Конармия, страница45

Конармия, страница45

Конармии  пехотный  резерв.  Крестьяне пошли с охотою. Они  дрались  с  величайшей  старательностью.  Их  сопящая мужицкая свирепость изумила даже буденновцев.  Ненависть  их  к  польскому помещику была построена из невидного, но добротного материала.

    Во  второй  период  войны,  когда  гиканье  перестало  действовать    на воображение неприятеля и конные атаки на окопавшегося противника сделались невозможными, — эта самодельная пехота  принесла  бы  Конармии  величайшую пользу. Но нищета наша превозмогла. Мужикам дали по одному ружью на  троих и патроны, которые не подходили к винтовкам. Затею  пришлось  оставить,  и подлинное это народное ополчение распустили по домам.

    Теперь обратимся к лешнювским боям. Пешка окопалась в трех  верстах  от местечка. Впереди их фронта расхаживал сутулый юноша в очках. Сбоку у него волочилась сабля. Он передвигался вприпрыжку,  с  недовольным  видом,  как будто ему жали сапоги. Этот мужицкий атаман, выбранный ими и любимый,  был еврей, подслеповатый еврейский юноша, с  чахлым  и  сосредоточенным  лицом талмудиста. В бою он выказывал  осмотрительное  мужество  и  хладнокровие, которое походило на рассеянность мечтателя.

    Шел третий час июльского просторного  дня.  В  воздухе  сияла  радужная паутина зноя. За холмами сверкнула праздничная  полоса  мундиров  и  гривы лошадей, заплетенные лентами. Юноша дал знак приготовиться. Мужики, шлепая лаптями, побежали по местам и взяли на  изготовку.  Но  тревога  оказалась ложной. На лешнювское шоссе выходили цветистые эскадроны Маслака [Масляков —  командир  первой  бригады  четвертой  дивизии,  неисправимый  партизан, изменивший вскоре Советской власти]. Их  отощавшие,  но  бодрые  кони  шли крупным шагом. На золоченых древках,  отягощенных  бархатными  кистями,  в огненных  столбах  пыли  колебались  пышные  знамена.  Всадники  ехали    с величественной и дерзкой холодностью. Лохматая пешка вылезла из  своих  ям и, разинув рты, следила за упругим изяществом этого небыстрого потока.

    Впереди полка, на степной раскоряченной лошаденке ехал комбриг  Маслак, налитый пьяной кровью и гнилью жирных своих соков. Живот его, как  большой кот, лежал на луке,  окованной  серебром.  Завидев  пешку,  Маслак  весело побагровел и поманил к себе взводного Афоньку Биду. Взводный носил  у  нас прозвище «Махно» за сходство свое с батьком. Они пошептались  с  минуту  — командир  и  Афонька.  Потом  взводный  обернулся  к  первому    эскадрону, наклонился и скомандовал негромко: «Повод!» Казаки  повзводно  перешли  на рысь. Они  горячили  лошадей  и  мчались  на  окопы,  из  которых  глазела обрадованная зрелищем пешка.

    — К бою готовьсь! — продел  заунывный  и  как  бы  отдаленный  Афонькин