Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Конармия » Конармия, страница53

Конармия, страница53

у фронтона разбитого здания.

    Там, у фронтона, у белой покоробленной  колонны  сидел  цыган-кузнец  и ковал лошадей. Цыган бил молотом по копытам, потряхивая жирными  волосами, свистел и улыбался. Несколько казаков с лошадьми стояли вокруг  него.  Мой галичанин  подошел  к  кузнецу,  безмолвно  отдал  ему  с  дюжину  печеных картофелин и, ни на кого не глядя, повернул назад. Я зашагал было за  ним, но тут меня остановил казак, державший наготове некованую лошадь.  Фамилия этому казаку была Селиверстов. Он ушел от Махно когда-то и служил  в  33-м кавполку.

    — Лютов, — сказал он, поздоровавшись со мной за руку, — ты  всех  людей задираешь, в  тебе  черт  сидит,  Лютов,  —  зачем  ты  Трунова  покалечил сегодняшнее утро?

    И с глупых чужих слов Селиверстов закричал мне сущую  нелепицу  о  том, будто я в нынешнее утро побил  Трунова,  моего  эскадронного.  Селиверстов укорял меня всячески за это, он укорял меня при всех казаках, но в истории его не было ничего верного. Мы побранились, правда, в это утро с Труновым, потому что Трунов заводил всегда  с  пленными  нескончаемую  канитель,  мы побранились с ним, но он умер, Пашка, ему нет больше судей в мире, и я ему последний судья из всех. У нас вот почему вышла ссора.

    Сегодняшних пленных мы взяли на рассвете  у  станции  Заводы.  Их  было десять человек. Они были в нижнем белье, когда мы их брали. Куча одежды  — валялась возле поляков, это была их уловка для того, чтобы мы не  отличили по обмундированию офицеров от рядовых. Они сами бросали свою одежду, но на этот раз Трунов решил добыть истину.

    — Офицера, выходи! — скомандовал  он,  подходя  к  пленным,  и  вытащил револьвер.

    Трунов был уже ранен в голову в это  утро,  голова  его  была  обмотана тряпкой, кровь стекала с нее, как дождь со скирды.

    — Офицера, сознавайся! — повторил он и стал толкать  поляков  рукояткой револьвера.

    Тогда из толпы выступил худой  и  старый  человек,  с  большими  голыми костями на спине, с желтыми скулами и висячими усами.

    — …Край той войне, — сказал старик  с  непонятным  восторгом,  —  вси офицер утик, край той войне…

    И поляк протянул эскадронному синие руки.

    — Пять пальцев, — сказал он, рыдая и вертя  вялой  громадной  рукой,  — цими пятью пальцами я выховал мою семейству…

    Старик задохся, закачался, истек восторженными  слезами  и  упал  перед Труновым на колени, но Трунов отвел его саблей.

    — Офицера ваши гады, — сказал эскадронный,  —  офицера  ваши  побросали здесь одежду… На кого придется — тому крышка, я пробу сделаю…

    И тут же эскадронный выбрал из кучи тряпья фуражку с кантом и  надвинул ее на старого.

    — Впору, — пробормотал Трунов, придвигаясь и пришептывая, — впору…