Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Произведения автора » Конармия, страница61

Конармия, страница61

письмо ты написал для  меня,  то оно очень похвально для  общего  дела,  тем  более  сказать,  после  твоей дурости,  когда  ты  застелил  глаза  собственной  шкурой  и  выступил  из коммунистической нашей партии большевиков.  Коммунистическая  наша  партия есть, товарищ Хлебников, железная шеренга бойцов, отдающих кровь в  первом ряду, и когда из железа вытекает кровь, то это вам, товарищ, не  шутки,  а победа или смерть. То же  самое  относительно  общего  дела,  которого  не дожидаю увидеть расцвет, так как бои тяжелые и командный состав  сменяю  в две недели раз. Тридцатые сутки бьюсь арьергардом,  заграждая  непобедимую Первую Конную и находясь под  действительным  ружейным,  артиллерийским  и аэропланным  огнем  неприятеля.  Убит  Тардый,  убит    Лухманников,    убит Лыкошенко, убит Рулевой, убит Трунов, и белого жеребца нет подо мной,  так что согласно перемене военного счастья не дожидай увидеть любимого начдива Савицкого, товарищ  Хлебников,  а  увидимся,  прямо  сказать,  в  царствии небесном, но, как по слухам, у старика на небесах не царствие,  а  бордель по всей форме, а трипперов и на земле хватает, то, может, и не увидимся. С тем прощай, товарищ Хлебников».

 

          ВДОВА

 

    На санитарной линейке умирает Шевелев, полковой командир. Женщина сидит у его ног. Ночь, пронзенная отблесками канонады, выгнулась над  умирающим. Левка, кучер начдива, подогревает в котелке пищу.  Левкин  чуб  висит  над костром, стреноженные кони хрустят в кустах. Левка  размешивает  веткой  в котелке и говорит Шевелеву, вытянувшемуся на санитарной линейке:

    — Работал я, товарищок, в Тюмреке в городе, работал парфорсную езду,  а также атлет легкого веса.  Городок,  конечно,  для  женщины  утомительный, завидели меня дамочки, стены рушат… Лев Гаврилыч,  не  откажите  принять закуску  по  карте,  не  пожалеете  безвозвратно  потерянного    времени… Подались мы с одной  в  трактир.  Требуем  телятины  две  порции,  требуем полштофа, сидим с ней совершенно тихо, выпиваем… Гляжу — суется  ко  мне некоторый господин, одет ничего,  чисто,  но  в  личности  его  я  замечаю большое воображение, и сам он под мухой…

    «Извиняюсь, — говорит, — какая у вас, между прочим, национальность?»

    «По какой причине, — спрашиваю, — вы меня, господин, за  национальность трогаете, когда я тем более нахожусь в дамском обществе?»

    …А он:

    «Какой вы, — говорит, — есть атлет… Во французской  борьбе  из  таких бессрочную подкладку делают. Докажите мне свою нацию…»

    …Ну, однако, еще не рубаю.

    «Зачем вы, — не  знаю  вашего  имени-отчества,  —  такое  недоразумение вызываете, что здесь  обязательно  должен  кто-нибудь  в  настоящее  время погибнуть, иначе говоря, лечь