Грищук?..
Он смолчал и отвернулся. И только ночью, когда мы, согревая друг друга,
лежали на сене, я узнал одну главу из его немой повести.
Русские пленные работали по укреплению сооружений на берегу Северного
моря. На время полевых работ их угнали в глубь Германии. Грищука взял к
себе одинокий и умалишенный фермер. Безумие его состояло в том, что он
молчал. Побоями и голодовкой он выучил Грищука объясняться с ним знаками.
Четыре года они молчали и жили мирно. Грищук не выучился языку потому, что
не слышал его. После германской революции он пошел в Россию. Хозяин
проводил его до края деревни. У большой дороги они остановились. Немец
показал на церковь, на свое сердце, на безграничную и пустую синеву
горизонта. Он прислонился своей седой взъерошенной безумной головой к
плечу Грищука. Они постояли так в безмолвном объятии. И потом немец,
взмахнув руками, быстрым, немощным и путаным шагом побежал назад, к себе.
ИХ БЫЛО ДЕВЯТЬ
Девяти пленных нет в живых. Я знаю это сердцем. Когда Голов, взводный
командир из сормовских рабочих, убил длинного поляка, я сказал начальнику
штаба:
- Пример взводного развращает бойцов. Надо отправить их в штаб для
опроса.
Начальник штаба разрешил. Я вынул из сумки карандаш и бумагу и вызвал
Голова.
- Ты через очки смотришь на свет, - сказал он, глядя на меня с
ненавистью.
- Через очки, - ответил я. - А ты как смотришь на свет, Голов?
- Я смотрю через несчастную нашу рабочую жизнь, - сказал он и отошел к
пленному, держа в руках польский мундир с болтающимися рукавами. Мундир не
пришелся по мерке. Рукава едва достигали локтей. Тогда Голов прощупал
пальцами егеревские кальсоны пленного.
- Ты офицер, - сказал Голов, закрываясь рукой от солнца.
- Нет, - услышали мы твердый ответ.
- Наш брат таких не носит, - пробормотал Голов и замолчал. Он молчал,
вздрагивал, смотрел на пленного, глаза его белели и расширялись.
- Матка вязала, - сказал пленный с твердостью. Я обернулся и взглянул
на него. Это был юноша с тонкой талией. На желтых щеках его вились баки.
- Матка вязала, - повторил он и опустил глаза.
- Фабричная у тебя матка, - подхватил Андрюшка Бурак, румяный казачок с
шелковыми волосами, тот самый, который стаскивал штаны с умирающего
поляка. Штаны эти были переброшены через его седло. Смеясь, Андрюшка
подъехал к Голову, осторожно снял у него с руки мундир, кинул к тебе на
седло поверх штанов и, легонько взмахнув плетью, отъехал от нас.
Солнце вылилось в это мгновение из-за туч. Оно ослепительно окружило
Андрюшкину лошадь, веселый ее бег, беспечные качания ее куцого хвоста.
Голов с недоумением
