древнееврейском языке тост в мою честь. Старик
поздравил родителей в этом тосте и сказал, что я победил на экзамене всех
врагов моих, я победил русских мальчиков с толстыми щеками и сыновей
грубых наших богачей. Так в древние времена Давид, царь иудейский, победил
Голиафа, и подобно тому как я восторжествовал над Голиафом, так народ наш
силой своего ума победит врагов, окруживших нас и ждущих нашей крови.
Мосье Либерман заплакал, сказав это, плача, выпил еще вина и закричал:
"виват!" Гости взяли его в круг и стали водить с ним старинную кадриль,
как на свадьбе в еврейском местечке. Все были веселы на нашем балу, даже
мать пригубила вина, хоть она и не любила водки и не понимала, как можно
ее любить; всех русских она считала поэтому сумасшедшими и не понимала,
как живут женщины с русскими мужьями.
Но счастливые наши дни наступили позже. Они наступили для матери тогда,
когда по утрам до ухода в гимназию она стала приготовлять для меня
бутерброды, когда мы ходили по лавкам и покупали елочное мое хозяйство -
пенал, копилку, ранец, новые книги в картонных переплетах и тетради в
глянцевых обертках. Никто в мире не чувствует новых вещей сильнее, чем
дети. Дети содрогаются от этого запаха, как собака от заячьего следа, и
испытывают безумие, которое потом, когда мы становимся взрослыми,
называется вдохновением. И это чистое детское чувство собственничества над
новыми вещами передавалось матери. Мы месяц привыкали к пеналу и к
утреннему сумраку, когда я пил чай на краю большого освещенного стола и
собирал книги в ранец; мы месяц привыкали к счастливой нашей жизни, и
только после первой четверти я вспомнил о голубях.
У меня все было припасено для них - рубль пятьдесят копеек и голубятня,
сделанная из ящика дедом Шойлом. Голубятня была выкрашена в коричневую
краску. Она имела гнезда для двенадцати пар голубей, разные планочки на
крыше и особую решетку, которую я придумал, чтобы удобнее было приманивать
чужаков. Все было готово. В воскресенье двадцатого октября и собрался на
Охотницкую, но на пути стали неожиданные препятствия.
История, о которой я рассказываю, то есть поступление мое в первый
класс гимназии, происходила осенью тысяча девятьсот пятого года. Царь
Николай давал тогда конституцию русскому народу, ораторы в худых пальто
взгромождались на тумбы у здания городской думы и говорили речи народу. На
улицах по ночам раздавалась стрельба, и мать не хотела отпускать меня на
Охотницкую. С утра в день двадцатого октября соседские мальчики пускали
змей против самого полицейского участка, и водовоз наш, забросив все дела,
ходил по улице напомаженный, с