заката. Огурцы курились в багровом дыму и пахли, как
морской берег. Мы запивали мясо сидром. Обитатели Песков и Охты, обыватели
пригородов, обледеневших в желтой моче, мы каждый вечер наново чувствовали
себя завоевателями. Окошечки, высеченные в столетних черных стенах,
походили на иллюминаторы. Сквозь них просвечивал дворик божественной
чистоты, немецкий дворик с кустами роз и глициний, с фиолетовой пропастью
раскрытой конюшни. Старухи в тальмах вязали у порогов чулки Гулливера. С
пастбищ возвращались стада. Августа и Анна присаживались на скамеечки к
коровам. В сумерках мерцали радужные коровьи глаза. Войны, казалось, не
было и нет на свете. И все-таки фронт уральских казаков проходил в
двадцати верстах от Баронска. Карл Бидермаер не догадывался о том, что
гражданская война катится к его дому.
Ночью я возвращался в наш трюм с Селецким, таким же конторщиком, как и
я. Он запевал по дороге. Из стрельчатых окон высовывались головы в
колпаках. Лунный свет стекал по красным каналам черепицы. Глухой лай собак
поднимался над русским Саардамом. Августы и Анны, окаменев, слушали пение
Селецкого. Бас его доносил нас до степи, к готической изгороди хлебных
амбаров. Лунные перекладины дрожали на реке, тьма была легка; она
отступала к прибрежному песку; в порванном неводе загибались светящиеся
черви.
Голос Селецкого был неестественной силы. Саженный детина, он
принадлежал к тому разряду провинциальных Шаляпиных, которых, на счастье
наше, рассеяно множество на Руси. У него было такое же лицо, как у
Шаляпина - не то шотландского кучера, не то екатерининского вельможи. Он
был простоват, не в пример божественному своему прототипу, но голос его,
безгранично, смертельно раздвигаясь, наполнял душу сладостью
самоуничтожения и цыганского забытья. Кандальные песни он предпочитал
итальянским ариям. От Селецкого в первый раз услышал я гречаниновскую
"Смерть". Грозно, неумолимо, страстно шло по ночам над темной водой:
...Она не забудет, придет, приголубит,
Обнимет, навеки полюбит, -
И брачный свой, тяжкий, наденет венец.
В мгновенной оболочке, называемой человеком, песня течет, как вода
вечности. Она все смывает и все родит.
Фронт проходил в двадцати верстах. Уральские казаки, соединившись с
чешским батальоном майора Воженилика, пытались выбить из Николаевска
разрозненные отряды красных. Севернее - из Самары - наступали войска
Комуча - Комитета членов Учредительного собрания. Распыленные и
необученные наши части перегруппировались на левом берегу. Только что
изменил Муравьев. Советским главнокомандующим был назначен
