между языковыми фрагментами, а следовательно, и между их смыслами. В результате, текст одновременно и движется вперед, и топчется на месте, как бы повторяя одно и то же. Якобсон назвал это явление проекцией парадигматики на синтагматику.
Приведем несколько примеров из «Справки». Начнем с общеизвестной черты бабелевского стиля — элементарного повтора внутри небольшого фрагмента: «Приготовления ее были похожи на приготовления доктора к операции.» Простой метафорический ход основан здесь на буквальном повторении слова и смысла. Александр Архангельский положил этот принцип в основу своей известной пародии «Мой первый сценарий».
«[…] — Беня, — ответил я, содрогаясь […] — Хорошо, -пробормотал Беня и похлопал меня наганом по спине. Он похлопал меня по спине […] и сунул наган в неописуемые складки своих несказанных штанов. За окном […] сияло ликующее солнце. Оно сияло […] и, неописуемо задрожав, стремительно закатилось за невыносимый горизонт [… Л]уна […] заерзала […] ликуя и содрогаясь […] — Хорошо, — ответил я, — ликуя и содрогаясь…» (1988: 35-37).
Когда аналогичное удвоение делается на большом расстоянии, оно организует цепи повторностей и рамочные структуры («В ответ на ваш запрос сообщаю…» — «Я прерву здесь рассказ для того, чтобы спросить вас…»).
Подобная рефренность может, однако, связывать и разные смыслы:
«В ответ на ваш запрос сообщаю…» — «Вера запросила десять рублей»; «Я крался за ней безмолвно…» — «Это было украдено у какого-то писателя…»; «Моих денег не жалко…» — «Жалость к себе разрывала мне сердце…» — «Я прерву здесь рассказ …»
Далее, парономастическая работа может обращаться как вглубь слова, так и на целые словесные блоки. «Отец работал чертежником…» — «… мы пошли в мать картежницу». Здесь отец и мать получают характеристики, ценностно противоположные, но почти совпадающие на языковом уровне — просодически, морфологически, фонетически и отчасти даже семантически, ибо «карта» в другом значении тоже «чертеж». Более того, слово «картежница» может восприниматься как звуковое уподобление «чертежнику» названия сходной професии («картограф»), заимствующее у «чертежника» его позитивную ауру. Но и на этом смысловой взаимообмен между двумя характеристиками не останавливается. В «чертежнике», в свою очередь, проступает «черт», игра в «карты» с которым, кстати, представляет собой известный литературный мотив.
Последовательное проведение этого принципа приводит к навязчивому повторению слов, а в условиях программного лаконизма Бабеля к тому, что целые фразы оказываются вариациями друг друга — как в баховской фуге или в пастернаковском стихе. В простейшем случае это могут быть сходные,