очередной мэтр-француз поучает бабелевского рассказчика:"Mon vieux [!], за тысячу лет нашей истории мы сделали женщину, обед и книгу" и учит его "обедать [...] в харчевне скотопромышленников и торговцев вином - против Halles aux vins"; вино и секс, а затем по ходу рассказа и смерть, настойчиво связываются с книгой.
В "Мопассане" первые же деньги, заработанные у Раисы (25 рублей)[1], претворяются в вино, а вино - в атаку на тело и дух Толстого, закутавшегося в "фуфайку из веры".
Ведется счет и бокалам, выпиваемым за работой над переводом мопассановского сюжета в жизнь. Сначала осушаются три бокала подряд (уж не по числу ли переводимых рассказов - "Мисс Гарриэт", "Идиллия", "Признание"?), затем, под прямым, как мы видели, влиянием мсье Полита, к ним добавляется четвертый. Пятый, и решающий, уже не просто заимствуется у Мопассана, а прямо посвящается ему ("Mon vieux, за Мопассана"), и эта связь вина и книги еще раз суммируется во фразе, опять-таки богатой числительными и венчающей не только героев Бабеля друг с другом и с героями "Признания", но и "бутылку муската 83 года" с "двадцатью девятью" томами Мопассана.[2] Каков же смысл этой, выражаясь цитатно, "виноградной строчки", а по сути дела целой виноградной новеллы, искусно вплетенной в рассказ о любви, переводе и смерти?
Мандельштамовская формула - из стихотворения "К немецкой речи" (1: 192-193), интересным образом перекликающегося с "Мопассаном" в ряде отношений. Ключевой образ возникает в 7-й из 9 строф:
Чужая речь мне будет оболочкой,
И много прежде, чем я смел родиться,
Я буквой был, был виноградной строчкой,
Я книгой был, которая вам снится.
Но программная для Мандельштама - и Бабеля - "тоска по мировой культуре", заявляется в самом начале:
Себя губя, себе противореча [...]
Мне хочется уйти из нашей речи
За все, чем я обязан ей бессрочно.
Открывающееся этой космополитической нотой стихотворение было напечатано в том же 1932 году, что и "Мопассан", и навеяно судьбой немецкого поэта Э. Х. Клейста (1715-1759), погибшего - подобно Мандельштаму, Мопассану и Бабелю - в возрасте сорока с лишним лет. Союз творчества, чужой речи, вина и смерти Мандельштам объявляет премудростью, которой следует поучиться "на Западе у чуждого семейства":[3]
И прямо со страницы альманаха [...]
Сбегали в гроб ступеньками, без страха,
Как в погребок за кружкой мозельвейна.
Виноградная мета-строчка формируется монтажом вполне традиционных анакреонтических стихов Клейста, вынесенных в эпиграф:
Freund! Versaume nicht zu leben:
Denn die Jahre fliehn,
Und es wird der Saft der Reben
Uns nicht lange gluhn!
(Друг! Не упусти (в суете) самое жизнь./ Ибо годы летят/ И сок винограда/ Недолго еще будет нас горячить!),
